— У меня есть для тебя новости, сынок, — сказал Адам, не скрывая возбуждения. — Мы с мамой все обговорили. Пятнадцать лет в джунглях — более чем достаточно. Мы решили вернуться в Англию.
— Папа, у меня просто нет слов! Чудесно, просто чудесно! В Англии с вами будет Терренс. А я буду в Америке.
— И врач, и архитектор — и все из Форт-Бобанга. Неплохо, — сказал Адам, но в его голосе сквозила легкая печаль. — Люди из ООН крепко, занялись Бобангом. Моя работа, так сказать, завершена. В Сараваке теперь работает вдвое больше медиков, и это еще не предел. Я был польщен, услышав, что сэр Абдель Хаджи Мохаммед, премьер-министр Малайзии, хотел бы, чтобы я остался, когда Саравак станет частью этого государства.
— Они не дураки.
Стефан знал, что отец мечтает жить с ним вместе, и не хотел огорчать его, но в глубине души он считал, что должен сам прокладывать себе дорогу — совсем в другом направлении.
Из Сингапура в Кучинг супруги Кельно прибыли в наилучшем расположении духа. Многое в столице напоминало времена, описанные Сомерсетом Моэмом.
Леди Грейсон, жена губернатора, прислала им приглашение на прием в летней резиденции в честь дня рождения королевы.
Когда они прибыли, лорд Грейсон лично встретил их и проводил в залитый ярким светом фонарей сад, заполненный высшими государственными чиновниками в белых смокингах и малайцами и китайцами, которым скоро предстояло принять на себя управление государством, Когда они появились на лужайке, среди собравшихся прошел шепоток и все уставились на Адама.
Губернатор дал сигнал, и фанфары оркестра прозвучали торжественным приветствием.
— Что происходит, лорд Грейсон? — спросил Адам.
Тот улыбнулся.
— Леди и джентльмены, наполните бокалы. Прошлым вечером я получил сообщение о списке награжденных в честь дня рождения королевы. Среди тех, кого Британская Империя удостоила высокой чести,— имя доктора Адама Кельно. Он пожалован рыцарским званием.
— О Адам, Адам!
— Леди и джентльмены! Я предлагаю тост. За сэра Адама Кельно!
— Ура! Ура!
15
Оксфорд — 1964
Вне пределов большого Лондона Англия и Уэльс были разделены на судебные округа, и несколько раз в году судьи оставляли Лондон, чтобы вершить правосудие в соответствующих городах, где их ждали сессии суда присяжных.
Система округов брала свое начало в одиннадцатом столетии, после вторжения норманнов, когда короли ввели в обычай свершение правосудия на местах.
Генрих II, первый крупный законодатель и реформатор, в двенадцатом веке привел в порядок систему судебных округов, и последующим правителям оставалось лишь совершенствовать ее.
Ее существование стало возможным лишь потому, что Англия воспринимала Лондон как средоточие королевской власти, откуда исходили законы, единые для всей страны. В Америке, например, в каждом из пятидесяти штатов были свои уложения законов, и уроженец Луизианы просто не мог предстать перед судьей из Юты.
Каждый год несколько раз графства посещались окружным судьей, который, выступая от имени королевы, вершил суд, разбирая наиболее сложные дела.
Энтони Гилрой, имеющий рыцарский титул и уже пятнадцать лет являющийся судьей Королевского суда, прибыл в Оксфорд для проведения судебного заседания.
Он приехал в Оксфорд в сопровождении своего судебного пристава, секретаря, повара и камердинера. Настало время торжественных приемов и церемоний. В первый день пребывания в Оксфорде Гилрой в сопровождении коллег посетил службу в кафедральном соборе, где его окружали заместитель шерифа графства, священники, сам старший шериф в полной военной форме и судебные чиновники в строгих костюмах с галстуками; сам же судья был облачен в пышный завитой парик, увенчанный судейской шапочкой, и пурпурную, отделанную горностаем, мантию.
Преклонив колени, он молился о ниспослании ему благодати при отправлении правосудия.
В зале суда продолжалось судебное слушание.
Все встали, когда было оповещено о начале заседания. Шериф, священник и помощник шерифа расположились справа от Гилроя; слева сидел его секретарь. Перед ними в ряд лежали традиционные судейские шапочки, и секретарь, представительный дородный мужчина, обратился к составу суда, перечисляя их многочисленные полные титулы: «возлюбленные и преданные советники, лорд-хранитель печати, а также лорд главный судья Англии, благородные рыцари».
Секретарь поклонился судье, который водрузил на голову шапочку, и речь продолжалась заявлением, что все, у кого есть повод для обиды, могут быть выслушаны.
— Боже, благослови королеву! — после этих слов суд приступил непосредственно к слушанию.
В заднем ряду серьезный молодой студент-медик, Терренс Кемпбелл, приготовился записывать. Первое дело, подлежащее рассмотрению, касалось халатности врачей, и он хотел использовать его в своей работе «Медицина и закон».
За дверями зала суда толклись любопытные, юристы, журналисты, члены суда присяжных, полные возбуждения, как всегда в начале судебной сессии.
На другой стороне улицы доктор Тесслар приостановился на несколько секунд, глянув на здание суда и вереницу старых блестящих, увенчанных флажками, элегантных лимузинов, которые выстроились в ряд перед судом.
Тесслар был ныне гражданином Англии и постоянно работал в Радклиффском медицинском исследовательском центре в Оксфорде. Заинтересовавшись, он перешел улицу и поднялся в зал суда. Из-за спин присутствующих он увидел, как Энтони Гилрой кивнул юристу в парике и черной мантии, предоставляя тому слово.
Тесслар окинул взглядом сосредоточенные лица студентов, которые всегда присутствовали на таких заседаниях, а затем, повернувшись, выбрался на улицу.
16
Анджела Кельно, которая родилась и выросла в Лондоне, с тревогой и беспокойством ждала возвращения. При мысли об этом дне ее начинала бить дрожь, словно от жестокого арктического мороза.
Когда мы высадились в Саутхэмптоне, нам сначала показалось, что все в полном порядке. Кажется, я не могла удержать слез, пока мы добирались до Лондона. На каждой миле, с каждым поворотом у меня возникали воспоминания, и волнение все росло. На первый взгляд за пятнадцать лет мало что изменилось.
О да, конечно, тут и там появились новые небоскребы, и широкие автострады, ведущие в Лондон, и несколько ультрасовременных зданий, особенно в тех местах центцентра Лондона, где падали бомбы. Но старая его часть осталась нетронутой. Вестминстерский дворец, кафедральный собор, Пикадилли, Марбл-Арч и Бонд-стрит. Все это не изменилось.
Когда мне впервые попались на глаза молодые люди, я ничего не смогла понять. Словно они не имели никакого отношения к Лондону. Словно здесь оказались какие-то странные люди из мира, о котором я и не и подозревала. Произошло какое-то странное смещение понятий. В Англии это сразу бросается в глаза, Раньше она отличалась такой стабильностью. Должна сказать, у меня тридцатилетний стаж медицинской сестры и меня не так легко ошеломить. Вот, например, эти обнаженные тела на улицах. В Сараваке обнажались из-за жары и потому, что это было привычно для туземцев. Но как-то странно видеть белоснежную кожу английских девушек на холодных чопорных улицах Лондона.
И костюмы. В Сараваке на них влияли традиции и требования климата, но здесь их покрой какой-то бессмысленный. Эти высокие кожаные сапоги напоминают разве о садистах с хлыстом в парижских борделях семнадцатого века. На холоде обнаженные ляжки бледнеют и покрываются гусиной кожей. Это потому что на них невозможно натянуть подол. Это мерзнущее поколение обеспечит будущую историю Англии эпидемией геморроя. Самое смешное — это дешевая имитация мехов, которые даже не достигают задницы. А эти костлявые белые ножки. Словно цыплята из марсианских яиц.
В Сараваке самый последний туземец тщательно причесывал волосы и собирал их в узел. Но здесь... Похоже, что подчеркнутая неряшливость и стремление уродовать себя являются неким видом протеста против предыдущих поколении. Тем не менее стремление молодежи демонстрировать свою индивидуальность, порывая все связи с прошлым доказывает, что все они сделаны по одному шаблону. Юноши напоминают девушек, а те — просто замарашек. Видно, что они специально стараются выглядеть как можно уродливее, потому что в самом деле таковыми себя чувствуют, и прилагают старания, чтобы в них нельзя было увидеть никаких примет пола.