Невообразимые наряды мужчин с бархатными вставками, с жабо и брыжами, увешанные дешевыми украшениями, невольно вызывают желание прийти к ним на помощь.
Из рассказов Адама следует, что все происходящее в его клинике свидетельствует о полном крахе старых моральных норм. Сексуальная свобода не имеет ничего общего с ответственностью за право давать и получать любовь. И самое печальное из всего — это то, что рвутся семейные узы. Адам говорит, что количество беременных девушек-подростков выросло на пятьсот или шестьсот процентов, а данные статистики об употреблении барбитуратов и наркотиков просто ужасающи. И снова это говорит о страстном желании молодых, людей уйти в мир своих фантазий, к чему прибегают ибаны в минуты стресса.
Я не могу поверить, что сегодня слушают такую музыку. Адам говорит, что встречается немало случаев временного поражения слуха. Корявая поэзия и двусмысленные тексты песен понятны не более, чем напевы ибанов. Равномерно бьющие по глазам вспышки света — еще одна попытка забыть о реальности, уйти от нее. Танцы напоминают мне поведение пациентов в буйной палате сумасшедшего дома.
Неужели это в самом деле Лондон?
Все, чем я жила, ныне стало предметом осмеяния, и похоже, не делается ровным счетом ничего, чтобы на место старых отвергнутых идей пришли какие-то новые. Самое худшее из всего — молодежь забыла, что значит быть счастливыми. У них самые абстрактные представления о любви, о человечестве, о прошедшей войне, однако они хотят получать от жизни вознаграждение, палец о палец для этого не ударяя. Они смешат нас; но нам приходится поддерживать их. Они испытывают полное равнодушие друг к другу, и, хотя между ними повсеместно распространены свободные сексуальные отношения, они практически не имеют представления о нежности друг к другу или о постоянстве.
Могло ли все это иметь место пятнадцать лет назад? Идет разрушение столетней цивилизации и традиций. Почему это произошло? Во имя благополучия Стефана и Терри кто-то должен найти ответ на эти вопросы.
Лондон предстал передо мной подобно Сараваку, когда я впервые явилась туда, — джунгли, полные странных звуков и созданий. Только здешние обитатели далеко не так счастливы, как ибаны. Здесь нет радости, только отчаяние.
17
Само собой предполагалось, что Адам Кельно, получив дворянство, воспользуется своим положением, чтобы стать практикующим врачом в Вест-Энде. Вместо этого он открыл небольшую клинику, как врач Государственной службы здравоохранения, обслуживающую рабочих в районе Боро в Соутарке, недалеко от площади Слона и Замка, в невысоком кирпичном доме рядом с Темзой; большинство его пациентов составляли портовые рабочие, грузчики и иммигранты, нахлынувшие в Англию из Индии, с Ямайки и Вест-Индии.
Казалось, Адам Кельно не мог поверить, что окончательно расстался с Сараваком, и хотел сохранить свою анонимность, поселившись в скромном уединении неподалеку от своей клиники.
Не чувствуя под собой ног от усталости, Анджела со своей двоюродной сестрой бродила в том восхитительном районе, образованном пересечениями улиц Оксфорд и Риджент-стрит, Бонд-стрит и Пикадилли, где огромные универсамы и бесчисленные магазинчики кишели тысячами покупателей, охваченных предрождественской лихорадкой.
Хотя она жила в Англии уже больше года, декабрьская сырость все же пронизывала ее до костей. Попытка поймать такси не принесла успеха. С чисто британской терпеливостью длинные очереди ждали у дверей магазинов и на автобусных остановках.
Женщины спустились в подземку.
В метро они пересекли Темзу, и, поднявшись на поверхность рядом со Слоном и Замком, Анджела добралась до дома, нагруженная кучей свертков с покупками.
До чего восхитительно было снова почувствовать эту блаженную усталость, это всеобщее возбуждение от грядущего Рождества в Англии. Аромат пирожных и пудингов, политых вкусным соусом, и песни, и яркие огни вокруг...
Миссис Коркори, экономка, помогла ей освободиться от покупок.
— Доктор в своем кабинете, мадам.
— Терренс приехал?
— Нет, мэм. Он звонил из Оксфорда сказать, что опоздал на поезд и будет не раньше половины седьмого.
Она сунула голову в кабинет Адама, где он в привычной-позе сидел за столом, заполняя графы длинного отчета.
— Здравствуй, дорогой, вот я и дома.
— Здравствуй, радость моя. Ты скупила весь Лондон?
— Почти. Попозже я помогу тебе справиться с отчетом.
— Мне кажется, что это обилие бумаг губит здравоохранение еще хуже, чем Министерство по делам колоний.
— Может быть, имеет смысл взять секретаршу на полный рабочий день? Мы в самом деле можем себе ее позволить, Адам. И диктофон.
Адам пожал плечами.
— Я не привык к такой роскоши.
Анджела просмотрела пришедшие к нему письма. Среди них было три приглашения выступить с речью. Одно от Союза студентов-медиков, выходцев из Африки, а другое из Кембриджа. На каждом из них он набросал: «Отказ с обычными выражениями сожаления».
Анджела была не согласна с его подходом. Ей казалось, что Адам ни в малой мере не хочет воспользоваться той славой, которую он вполне заслужил.
Возможно, он но горло сыт общением с темнокожими. Но почему он предпочел обосноваться в Соутарке, когда половина Лондона сочла бы за честь лечиться у польского врача, удостоенного рыцарского звания. Ну что ж, в этом был весь Адам. За годы их супружества она привыкла воспринимать его таким, какой он есть, хотя порой ее выводило из себя полное отсутствие у него честолюбия, что никак не шло ему, на пользу. Но она была не из тех жен, которые досаждают своим мужьям по этому поводу.
— Ну вот мы и готовы к вторжению из Оксфорда, — сказала Анджела. — Кстати, дорогой, Терренс сообщил, сколько он притащит с собой приятелей?
— Предполагаю, что обычную компанию австралийцев, малайцев и китайцев, тоскующих по дому. И мне придется быть для них воплощением польской галантности. — Они обменялись легким поцелуем, но, вернувшись к своим бумагам, Адам тут же бросил ручку. — Клянусь Господом Богом, ты права. Мне в самом деле придется нанять секретаршу и купить диктофон.
Анджела подняла трубку.
— Это мистер Келли. Он говорит, что схватки у его жены повторяются каждые девять минут.
Адам был уже на ногах и натягивал куртку.
— Это у нее шестой, так что она знает, как действовать. Скажи ему, пусть он везет ее в клинику, и позвони акушерке.
Было уже около полуночи, когда миссис Келли наконец разрешилась от бремени и была на ночь отправлена в палату.
Анджела дремала в гостиной. Адам нежно поцеловал ее, после чего она машинально поднялась и пошла .на кухню готовить чай.
— Как прошло?
— Мальчик. Они решили назвать его Адамом.
— Ну разве не прелесть? Ты провел тут всего год, и у нас на счету уже четыре маленьких Адама. В будущем останется только удивляться, почему каждый уроженец Соутарка носит имя Адам.
— Терренс явился?
— Да.
— Что-то странно тихо, учитывая, что с ним прибыло пять ребят.
— Он приехал один. И сейчас он у тебя в кабинете ждет твоего появления. Я принесу вам чай наверх.
Когда они обнимались, в Терренсе чувствовалось напряжение.
— Где все твои друзья?
— Они приедут днем. Могу ли я первым делом кое-что узнать у вас?
— Ты никогда не станешь политиком. Когда ты был чем-то обеспокоен, это срезу же читалось у тебя на лице с первых же дней рождения.
— Сэр, — запинаясь, начал Терренс, — вы отлично знаете, что вы для меня значите. Под вашим влиянием я, сколько помню себя, всегда мечтал стать врачом. И я знаю, сколько вы мне сделали добра. И помогли мне получить образование, и доверяли мне...