Последний переход заключенные совершили, будучи закованными в цепи. Газеты поспешили увидеть в этом факте неопровержимое доказательство того, что арестованные — опаснейшие преступники.
На острове иностранцы содержались в ужасных условиях. Их загнали, как скот, в тесное помещение, лишили самого необходимого минимума санитарных условий и отопления, полностью отрезали от внешнего мира.
Остальных четыреста человек отпустили через несколько дней, поскольку выяснилось, что арестованные никоим образом не были связаны с революционным движением. Были, например, освобождены из-под ареста тридцать девять пекарей из Линна (штат Массачусетс), схваченных во время "тайной революционной сходки". Дознание установило, что вечером 2 января они встретились, чтобы организовать… кооперативную хлебопекарню.
В штате Нью-Йорк было задержано четыреста иностранцев. С ними тоже совершенно не церемонились и обращались с самой грубой жестокостью. "Мне нанесли сильный удар в голову, — показывал впоследствии один из арестованных, — какой-то детектив сбил меня с ног, сел сверху и, надавив коленом в спину, начал с силой загибать тело назад, пока у меня не хлынула кровь из носа и рта". В Питтсбурге, располагая двадцатью ордерами, агенты схватили сто пятнадцать человек и бросили их за решетку.
В штате Нью-Джерси было произведено пятьсот арестов, но большинство арестованных пришлось отпустить за недостатком улик. Так, один из пятисот был просто "похож на радикала" (!), поэтому его арестовали на всякий случай; другой, случайно оказавшись свидетелем облавы, имел неосторожность справиться о причине переполоха, чем вызвал сильнейшее подозрение у агентов, и тоже был арестован.
И все-таки Пальмер был не первым человеком, кому пришла в голову идея облавы на рабочих. Власти некоторых штатов пришли к ней совершенно самостоятельно и раньше министра юстиции. Власти штата Иллинойс, не подозревая о стратегических замыслах Пальмера, разработали план облавы на всех инакомыслящих и наметили осуществить его в новогоднюю ночь, то есть за день до пальмеровских облав. Узнав, наконец, о грандиозном плане Пальмера, они были сильно раздосадованы — все-таки их приоритет был поставлен под сомнение. Тем не менее облава была произведена в назначенный срок. Среди двухсот задержанных оказался выдающийся лидер уоббли "Большой Билл" Хейвуд. Через день за решетку попало еще двести двадцать пять человек.
Террор на уровне штатов был еще более жестоким, хотя и, быть может, менее бросающимся в глаза. Традиционное фрондерство штатов обернулось в XX веке реакционной твердолобостью. Штаты обнаруживают ее всякий раз, когда федеральные власти, уступая национальному общественному мнению, пытаются осуществить какое-либо либеральное мероприятие. Строптивые штаты игнорируют в подобных случаях общественное мнение. Они все еще обладают значительным суверенитетом и могут не придавать ровно никакого значения тому, что по данному вопросу думает нация. Когда же центральное, правительство становится предводителем реакции, штаты значительно опережают его.
В 1917–1918 годах штаты Айдахо, Миннесота, Монтана, Южная Дакота и Небраска приняли законы против "преступной анархии" и "синдикализма", против "демонстрации красного флага и подрывной деятельности". В следующем году уже двадцать штатов приняло два первых закона, а еще через год в тридцати двух штатах были приняты законы против демонстрации красного флага.
Капиталисты и консервативные лидеры рабочих профсоюзов вкупе с "патриотическими" организациями активно содействовали практическому осуществлению этого законодательства. Было арестовано не менее 1400 человек, из которых 300 подверглись тюремному заключению.
В Чикаго были преданы суду Роуз Пастор Стоукс, "Большой Билл" Хейвуд и 83 других видных рабочих лидера. Все были посажены в тюрьму на срок от пяти до десяти лет. В Нью-Йорке судили Чарльза Рутенберга, И. Фергюсона, Джеймса Ларкина, Гарри Винницкого и Бенджамина Гитлоу. В Калифорнии из 500 арестованных 264 человека было брошено за решетку.
Только в начале 1920 года стали появляться первые признаки спада гонений. Наваждение исчезло вместе с улучшением экономической конъюнктуры, которая всегда служила для янки прекрасным живительным бальзамом, возвращающим здравый смысл. В них быстро просыпался дух аполитичного, думающего об одних только долларах, буржуа, и они торопились занять свое место под теплым душем экономического бума. К тому же рабочее движение получило такой удар, от которого ему не скоро предстояло оправиться.
Пожалуй, только квакер с портфелем министра юстиции не знал покоя. Ведь он был одним из тех немногих людей в Америке, суровый религиозный дух которых не могли смутить никакие колебания конъюнктуры. Да и какие там колебания конъюнктуры, когда приближался пролетарский праздник 1 Мая! Видения, одно страшнее другого, преследовали его по пятам.
В апреле 1920 года он приказал отделу особых расследований опубликовать сообщения о заговоре, якобы назначенном на 1 мая с целью физического уничтожения всех высших государственных чиновников. Пальмер пророчил всеобщую забастовку, повсеместное разрушение государственных учреждений, наконец, государственный перевороти признание Советской России.
И снова мракобесие затмило показавшиеся было в Соединенных Штатах признаки рассудка. Газеты перепечатывали прорицания правительственного звездочета под аршинными заголовками. Повсюду на местах полицейские силы были приведены в состояние боевой готовности. Общественные здания, церкви, резиденции политических деятелей и деловых людей охранялись усиленными нарядами полиции. Одиннадцать тысяч полицейских Нью-Йорка были поставлены на круглосуточное дежурство, общественная библиотека, вокзал Пенсильванской железной дороги и главный почтамт окружила стража. В стратегически важных пунктах Бостона стояли автомашины с пулеметными расчетами, солдаты дежурили у общественных зданий и городской тюрьмы. В Питтсбурге днем и ночью, дежурил, не смыкая глаз, взвод гранатометчиков. В Вашингтоне стража стояла по всему городу.
Наконец, наступил май, которого ждали, как космической катастрофы, и оказалось, что предсказания Паль-мера представляли собой лишь плод его неумеренного воображения.
В начале 1921 года сенат занялся расследованием деятельности министра юстиции. Пальмер сделал следующее заявление: "Я не считаю себя обязанным раскаиваться в том, что было сделано министерством юстиции. Я горжусь его деятельностью. С глубоким удовлетворением и чувством гордости я оцениваю результаты проделанного. И если, как я уже говорил, некоторые из моих агентов… проявили некоторую грубость и жесткость, то есть, я хочу сказать, не церемонились с этими иностранными смутьянами, вознамерившимися среди бела дня порушить их религию, семейный очаг и нацию, то, я думаю, это не столь важно, если особенно иметь в виду, что в общем их деятельность принесла стране много полезного".
Сенат не принял никакого решения по делу Пальмера, а в 1923 году и вовсе запретил заниматься каким-либо расследованием его деятельности.
Так закончилась эта Варфоломеевская ночь по-американски.
Наступил день, и глазам нации предстала картина сокрушительного разгрома, при виде которой капиталисты с удовольствием потирали руки, предвкушая безоговорочную капитуляцию рабочих, а "незваные пришельцы" молчали, стиснув зубы.
Рабочее движение лишилось лучших лидеров. Было почти наголову разбито и никогда уже не оправилось от удара самое боевое профсоюзное объединение в стране — "Индустриальные рабочие мира". Но ценой предательств выжила консервативная Американская федерация труда.
Разгромив боевой отряд американского рабочего движения, капиталисты не пощадили затем и своего союзника в борьбе с большевизмом — АФТ. Опираясь на массовые "патриотические" организации, они повели энергичную и успешную кампанию за проведение в жизнь "американского плана". Это был план узаконения "открытых предприятий", в которых профсоюзы переставали играть роль посредников между рабочим и нанимателем, план полной ликвидации коллективных договоров, давший судам полную свободу издавать предписания о запрещении забастовок. Удары, которые АФТ с таким усердием наносила по большевизму, теперь градом посыпались на нее. Среди победителей и побежденных она оказалась в самом неловком и жалком положении. Ее лидеры, чуть не плача, били себя кулаками в грудь и возмущенно доказывали, что они "свои", что они за сотрудничество, за американизм, против большевизма! Джон Льюис, Сэмюэль Гомперс устно и печатно обрушивались на марксизм и слали проклятия по адресу Советской России. На конференциях АФТ составлялись аналогичные резолюции. Лидеры некоторых профсоюзов в своем усердии доходили до того, что устраивали по собственному почину ловлю "красных" внутри своих профсоюзов.