ЯНКИ И НЕГРЫ
Судьба мелкобуржуазного самовластия на Юге существенно отличается от судьбы родственного ей феномена в северной полосе колонизации.
История народного самочинства на Севере протекала при благоприятных обстоятельствах, что сыграло на известном этапе выдающуюся роль в буржуазном развитии американского общества. Хотя здесь также обнаружились пределы народного самоуправства буржуазной эпохи, вне которых оно лишилось прогрессивного смысла, все же оно проделало известную эволюцию, которой южная традиция самочинства не имела. На Юге народная колонизация вполне мирилась с крупным плантационным хозяйством — классовые противоречия были сильно затушеваны рабовладением.
Мелкобуржуазное самочинство северной полосы колонизации не нуждалось в маске и не боялось света солнечного дня — лишь в XX веке оно предпочитает вторую половину суток. Но Ку-клукс-клан с самого начала закутался в плащ и действовал под покровом ночи.
В 1850 году четверть из 1250 тысяч семей белых на Юге владела рабами и пять седьмых из этой четверти были мелкими рабовладельцами, каждый из которых владел менее чем десятью рабами. Цифры показывают, что социальные контрасты в среде бледнолицых южан были не менее резки, чем контраст белой и черной кожи. Годовой доход тысячи самых богатых плантаторов составлял 50 миллионов долларов, остальные 660 тысяч семей имели около 60 миллионов дохода. Расизм на этой части территории Соединенных Штатов Америки был единой религией, в лоне которой белая олигархия объединилась с мелкими рабовладельцами и даже с "белой сволочью", как окрестили "белых бедняков" Юга черные невольники.
К середине XIX столетия общий тип крупного плантатора совершенно утратил черты блестящего аристократа виргинской породы. После того как удивительный изобретатель Эли Уитни создал свою хлопкоочистительную машину и вдохнул в угасавший институт рабства мощные силы, сильно преобразовавшие Юг, ряды плантаторов стали быстро пополняться наиболее энергичными кандидатами из низов, пока господствующий класс не оказался перелицованным полностью и не поглотил старый тип плантатора-аристократа.
"Как правило, плантатор был преуспевающим бизнесменом, — пишет американский историк Батлер Симкинс. — Плантация являла собою прежде всего деловое предприятие… Не имеет никакого основания взгляд, что плантатор был наследником власти и престижа аристократических потомков Старого Света. Лишь немногие плантаторы в 1850 году были преемниками аристократии предыдущего века с прибрежной полосы Виргинии, Мериленда, Северной и Южной Каролины. В своей массе они были обязаны богатством только самим себе и нередко начинали как простые пионеры. Это была аристократия с прошлым йоменов и без геральдических знаков".
По величине невежества и удельной власти они походили на феодалов средневековья, но, чтобы обосновать свое право превосходства над черной расой, они должны были прибегать к наивным бутафорским приемам, рассчитывая придать своим имениям благородный облик. Нередко их "дворцы" при ближайшем рассмотрении оказывались обыкновенными постройками, с фальшивой колоннадой или аляповатыми украшениями, в которых торжествовали дурной вкус и нахальная претензия нувориша. Были и такие плантаторы, нередко очень богатые, которые предпочитали оставаться тем, чем они были, и вовсе ни на что не претендовали. Они жили в бревенчатых домах, постепенно зараставших бурьяном. Путешественники, посещавшие эти места, дивились отсутствию элементарных удобств в имениях, где там и сям без видимого порядка были разбросаны седла, плети, ружья, обувь, одежда, сельскохозяйственные орудия, а оконные стекла наполовину выбиты. Дневной рацион плантатора состоял из жареного мяса, кукурузных лепешек, кофе и воды из ручья, которую приносили ему рабыни. Этот класс белых богачей почти не имел культурных признаков, которые выделяли бы его из общего расового фона.
Класс йоменов — фермеров средней руки — отличался от северного фермерства тем, что проявлял мало заботы о надлежащем устройстве своего жилища и хозяйства. Дух прогресса и вечного развития здесь был распространен намного меньше, чем на Севере. Йомен читал мало, пил много, лексикон его был щедро уснащен крепкими словечками, он питал пристрастие к грубым развлечениям и считал себя лихим удальцом, если на полном скаку мог сорвать голову гусю, подвешенному за ноги к дереву.
Хозяйство йоменов не выдерживало конкуренции с крупными плантациями, сбыт продуктов на рынке доставлял им массу хлопот и разочарований, богатые рабовладельцы оттесняли их на плохие земли. Тем не менее все они, независимо от того, владели они рабами или нет, были сторонниками рабства. Незаселенных земель было сколько угодно, можно было найти плодородный участок и, воспользовавшись чьим-либо банкротством, кои были нередки в обжитых районах, попробовать сделаться хлопковым королем с сотней-другой рабов.
Самым многочисленным после рабов классом на Юге были "белые бедняки" — весьма своеобразное племя гордых люмпенов. Они нашли свободу в том, что добровольно отстранились от конкуренции — она требовала слишком тяжелого труда, который они презирали, как истинные аристократы. Они действительно обладали бог весть откуда появившимися у них аристократическими манерами и по части вежливости, такта и непринужденности в поведении определенно превосходили, как замечает Б. Симкинс, богатых плантаторов. У них была большая доля чувства юмора, весьма едкого, а те из них, что жили в горах, сочиняли замечательные баллады.
Во всех остальных отношениях это были настоящие пауперы. Большие семьи ютились в тесных хижинах с земляным полом, ветхой крышей и незастекленными окнами. Грубо сколоченный стол, несколько расшатанных стульев, грязная постель и прялка — такой был типичный интерьер их жилищ. В общем они находились на самом дне южного общества, почти по соседству с рабами. Рабы презирали их — "бедняки" были так нищи, что невольники не завидовали даже их свободе. Но за это-то "белые бедняки" платили им двойным презрением.
Ни один из трех перечисленных классов на Юге не мог быть союзником порабощенного народа. Наоборот, они сами в совокупности представляли собой более или менее прочный тройственный союз, который делал тщетной любую попытку к освобождению.
По замечанию американского историка Уолтера Уайта, "весь Юг… был гигантским казематом, узники которого были осуждены на пожизненный каторжный труд. Как любой другой каземат, он был исключительно хорошо охраняем. Милитаризм был господствующей чертой этого района, бросавшейся в глаза каждому приезжему". Каждый белый здесь был солдатом и носил оружие. Хорошо обученные отряды милиции, добровольные военные подразделения существовали повсюду, белое население было обязано нести патрульную службу, главная тяжесть которой падала на "белых бедняков".
Богатые плантаторы предпочитали платить легкие штрафы за отказ от несения патрульной службы. Но "белые бедняки" не могли себе этого позволить. Чреватая опасностями патрульная служба, ставшая к тому же исключительным уделом бедняков и своеобразным признаком их низкого социального положения, ставила "белых бедняков" в особые отношения к плантаторам. Во время гражданской войны они выступали против них вместе с северянами, они же и питали к неграм самую большую ненависть.
Поэтому, когда вспыхнула гражданская война, она сделалась для белых южан отечественной войной, и это обстоятельство, между прочим, было основной причиной того, что она приняла такой затяжной и упорный характер. И после того как северяне нанесли, наконец, южным плантаторам поражение и оккупировали Юг, война перенеслась в подполье, приняв форму куклуксклановского терроризма.
По дневниковой записи, сделанной Рандольфом Шот-веллом в тюрьме, куда он был посажен северянами за участие в Ку-клукс-клане, можно судить о господствовавших тогда среди многих южан настроениях, которые дали толчок Ку-клукс-клану.