Замечательно, что духи не внушают дикарю суеверного ужаса. Он полагает, что с ними можно договориться на взаимовыгодных условиях. Это вытекает из его демократического быта. Для него не существует единого всемогущего духа. Он знает, что окружен целым сонмом их и влияние каждого из них имеет свои пределы. Другое дело, если принцип мирного сосуществования нарушен. Тогда жди худа.
История первобытной религии знает примеры мужества и трагедии совести первобытного человека. Мария Кингсли была свидетельницей одной такой драмы в Онобо. Там жил великий врачеватель, который всех восхищал, как чудо; соплеменники верили в него больше, чем в самих себя. Но неожиданно чудесного мага и чародея самого свалила болезнь. Пришлось ему приготовить фетиш, чтобы прогнать ее. Но больному стало еще хуже. Тогда он приготовил второй фетиш, наделив его еще большей силой. Неудача постигла его и на этот раз. Наконец, был изготовлен фетиш чудовищной силы. Увы, и он не дал исцеления. Больной понял, что дни его сочтены. Тогда, собравши последние силы, он встал на ноги и один за другим сломал свои фетиши — обиталища предательских духов — и, швырнув их в волны, умер. Умер как подобает мужчине, замечает Мария Кингсли с чисто женским восхищением.
Религия первобытного человека, как справедливо считал Л. Я. Штернберг, служит ему орудием в борьбе за существование. Хотя проблема существования представляется ему в невероятно упрощенном виде, как проблема поддержания миролюбивых отношений с сонмом духов, такой взгляд он считает наиболее удовлетворительным, ибо с его помощью обеспечивает себе душевное равновесие. Он должен хорошо знать антологию духов. Все его обычаи и церемонии происходят из представлений о наилучших способах воздействия на них. Вот почему первобытному миру известна существенно иная комбинация праздника и труда, чем та, которая знакома цивилизованному миру. Само значение праздника для примитивного человека полно гораздо более глубокого смысла.
"Танцы, — писал Эдуард Тейлор, — могут казаться нам, людям нового времени, легкомысленной забавой. Однако в детский период культуры пляска была полна страстного и торжественного значения. Дикари и варвары используют пляску как выражение своей радости и печали, любви и бешенства, даже как орудие магии и религии… Дикарям пляска представляется чем-то столь реальным, что они ждут от нее воздействия на внешний мир".
Знаменательно то, что праздник у примитивных народов, подобно науке в современном мире, играет роль производительной силы, по крайней мере они придают ему именно это значение. Поскольку здесь нет еще мощной жреческой касты, то есть не существует соответствующего разделения труда, то и трудовая деятельность, как форма бессознательного воздействия на окружающую среду, так и праздник, как форма "сознательного" воздействия, являются результатом коллективных усилий целого племени. Вот почему праздник занимает так много места в жизни первобытного человека. Вот одна из причин того, почему на труд негры тратили не больше, если не меньше, времени, чем на культовые пляски.
Населив мир мириадами духов, первобытный человек почил от трудов своих в блаженной вере, что постиг абсолютную истину. "Дух истины необычайно мало развит у первобытных народов", — замечает Ф. Ратцель. Многие путешественники наблюдали, что любому явлению примитивный человек дает моментальное объяснение; он всеведущ, ибо никакая загадка природы не может поставить его в тупик. Воистину, ум его переживает упоительное состояние равновесия, видя во всем простую игру духов, с которыми можно поладить.
И если верно было бы основное положение идеализма, что история есть не что иное, как последовательное саморазвитие духа, то человечество так и не вышло бы из первобытного состояния.
Итак, страна, в которой так свободно развивался предприимчивый дух энтузиастов буржуазного века, была с самого начала осуждена на то, чтобы также стать грубо сколоченной клеткой для черных сыновей Африки. Первые, прокляв европейское рабство, совершили смелый бросок в Новый Свет в поисках свободы, вторые, не менее любившие свободу, были бесцеремонно лишены ее и обращены в рабов. Новый Свет для них оказался тьмой рабства. "Именно они — Трудолюбие, Свобода и Справедливость — пересекли в давние времена неведомые водные пространства, чтобы найти убежище в Америке, — писал Уильям Дюбуа. — И все-таки они опоздали, потому что их опередила Алчность, которая и привезла с собой в Америку черных африканских рабов".
Первобытная общественная организация негров отличалась гармонией свободы и равенства именно потому, что алчность — эта пагубная страсть европейской цивилизации — была ей неизвестна. Но буржуазная личность, ступившая твердой ногой на землю Нового Света, была уже обуреваема ею. И если на севере молодой страны она проделывала свою разрушительную работу медленно и незаметно, то на юге и свобода и равенство были с самого начала решительно распяты на ее кресте.
Происхождение рабства на Юге — один из ярких примеров того, как природная среда может продиктовать человеку определенную систему отношений в первоначальной стадии колонизации, когда его технические средства незначительны. Здесь с самого начала было открыто, что местная почва более всего пригодна для хлопковых культур. Опыт хлопководства открыл новую истину — оно могло быть рентабельным и конкурентоспособным только как крупное плантационное производство, требующее такого количества рабочих рук, которое превышало бы возможности семейной фермы.
Здесь-то и возникло противоречие, которое, не будь оно разрешено, могло бы сыграть роковую роль для плантационного хозяйства. Крупный плантатор не мог рассчитывать на необходимый производственный контингент, который был бы составлен из белых американцев. В этом отношении его положение было таким же затруднительным, как положение капиталистических предпринимателей на Востоке. Но если последние могли себе позволить платить своим рабочим высокую заработную плату, чтобы погасить в них пионерский пыл и удержать у машин, то первые не могли пойти на эту меру — такое расточительство угрожало им немедленным банкротством. Оставалось единственное средство — внеэкономическое принуждение, голая механическая сила, рабский труд вместо наемного.
Смешно было и думать о том, чтобы обратить в рабство людей с белой кожей на территории Нового Света. На шкале прогресса рабство символизирует самые отсталые отношения, и обратить в него такого выкормыша буржуазного века, каким был белый американец, было полнейшим абсурдом. Следовало найти такой тип личности, который был бы сам продуктом отсталых отношений. Эксперименты на американских индейцах разочаровали: их психическая структура оказалась настолько жесткой и негибкой, что не способна была нормально функционировать в новых условиях, возникших внезапно. Индейцы умирали в неволе, как это бывает с орлами, посаженными в клетку.
Негр был счастливой находкой для южных плантаторов. В нем была заложена достаточная потенция приспособления к новым условиям. "Негры, — заметил Гегель, — гораздо более восприимчивы к европейской культуре, чем индейцы".
В капитальном труде "Народоведение", принадлежащем перу Ратцеля, мы находим эту характеристику: "Среди их (негров. — В. П.) умственных способностей особенно выдается талант подражания, что весьма важно для суждения как о нынешнем культурном состоянии их, так и об их дальнейшем развитии. Они в высокой степени способны к выучке. Почти все наблюдатели сходятся в мнении, что они с замечательным искусством подражают европейским произведениям. Они быстро усваивают иностранные языки и в короткое время выучиваются читать".