Невозможно определить, в какой именно час произошла великая заключительная сцена, так живо описанная тремя евангелистами [55]. Несомненно, что частный и публичный допросы свидетелей должны были занять значительное время; присутствовал ли или нет при допросах «весь совет» или один отдел его членов, но то вполне несомненно, что, пока допросы продолжались, в заседание собралось огромное число членов великого синедриона. Членов этого учреждения считалось семьдесят один; «в малом синедрионе», который, вероятно, был комитетом или отделением, образованном из членов первого, только двадцать три члена [56]. Очень возможно, что в такой ранний час Каиафой было созвано «малое собрание» и что никакое другое вовсе не собиралось, хотя повествования евангелистов скорее дают повод думать, что был созван «великий совет», который один мог в то время судить человека уголовным судом и который один только во все времена мог судить пророка [57]. Допустим, согласно с образом выражения евангелистов, что в этом пункте закон был соблюден. В таком случае мы можем представить следующую картину суда. Совет заседал в палате Газит (Gazith). Места судей были расположены полукругом, и одна половина членов сидела по правую, а другая по левую сторону от председателя, или нази, которым в настоящем случае был первосвященник Каиафа. Около него по одну сторону сидел «отец суда», по другую «мудрец». Два писца сидели за столом для записывания приговоров; два служителя стерегли Узника, стоявшего прямо пред председателем. В этой массе судей Каиафа и его друзья представляли сильную саддукейскую партию. Саддукеи, как рационалисты, не питали большой вражды к Иисусу; их отталкивало от Христа только общее всем им нерасположение признавать какое бы то ни было участие Божественного промысла в человеческих делах. Но, как аристократическая и официальная партия, они весьма живо принимали к сердцу то расстройство, которое религиозный энтузиазм обыкновенно производит в обыденной жизни общества, и всегда были расположены подавлять энтузиазм прежде, чем он успеет распространиться до опасных границ. Припомним здесь то заседание, которое первосвященники и фарисеи собрали сряду по воскрешении Лазаря. На этом заседании глава саддукеев Каиафа сделал свою замечательную ссылку на salus populi (на безопасность народа), как цель, стоящую выше всех прав личности: «вы ничего не знаете и не подумаете, что лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб» [58]. Ссылка, была, по-видимому, весьма основательна и свидетельствовала о его здравом взгляде на характер и своего народа и римских властей, взгляде широком, не упускавшем из внимания ни одного элемента, который должно было принять в расчет, ни одного, за исключением бытия Бога и промыслительной близости Его к человеку. Первосвященник высказывал тогда чуждую ненависти, холодную и спокойную решимость освободиться от святого Согражданина, и тогда же было решено убить Иисуса [59]. Но при самом выполнении этого плана, т. е. во время самого производства суда, уже слышалось в его голосе некоторое раздражение. С другой стороны, фарисеи, составлявшие тоже значительную часть совета, со своими патриотическими и религиозными убеждениями поначалу должны были задуматься над проповедью Иисуса и даже питать к ней некоторое сочувствие. Но внутренняя борьба, которую они, несомненно, испытали, прежде чем решительно отвергли Его притязания, была причиной того, что за этим отвержением, по обыкновенным законам человеческой природы, последовала постепенно возраставшая враждебность, перешедшая к этому времени в самую сильную ненависть. Эти-то ревнители совета и начали ту необычную и шумную сцену, которой закончилось заседание. В продолжение последнего допроса свидетелей Иисус молчал; но мысль о Его притязании на права Мессии и Бога, ни на минуту не оставлявшая судей, давила их своею тяжестью, и наконец они не выдержали.
55
Книжники и фарисеи, судившие Спасителя, носили (Матфей, XVIII, 5) особые повязки на лбу и на руках со словами из закона, называвшиеся хранилищами (филактериями). «Они читают хранилища свои, — пишет Талмуд (Berachoth, I, 2), от рассвета до третьего часа», который был последним сроком для собрания малого синедриона. Между тем, как великий синедрион мог начинать заседания лишь «после ежедневного утреннего жертвоприношения» (Маймонид на главу De Synedriis III), евангелист Лука указывает на рассвет, как на время, когда действительно «ввели Спасителя в синедрион» (Лука, XXII, 55) на суд.
56
1 Мишна (De Synedriis, I, 6) прямо говорит, что по закону число членов синедриона было двадцать три.
57
Tribus, pseudo-prophetes, sacerdos magnus, non nisi a septuaginta et unius judicum consessu judicantur. Мишна, De Synedriis, I, 5.