Тут дьяк не утерпел. Как квасник про ворожбу заговорил, он боярина за рукав потянул и на ухо ему что-то пошептал. Боярин глаза открыл. А Прошка еще пуще заливается:
— Ворожит, — говорит, — Ондрейка на тех костях всем, кто до его придет. И мне то́ все чутко. И в ночь-пол-ночь к ему люди ходют и ворожит он им…
Боярин-то спросонок не разобрал, что ему дьяк на ухо шептал. Услыхал, как квасник хвастает, как крикнет на него:
— Ты, што ж, — пережечь тебе надвое! — коли давно про то ведал, ране не довел?
С квасника разом вся спесь слетела. Не знает, что и сказать.
Дьяк только рукой махнул. Все ему дело боярин испортил. Напугал квасника. Теперь от него ничего не добьешься. Велел стрельцу увести Прошку.
А боярин и не заметил ничего, спрашивает:
— То изветчик,[24] что ль, Иваныч?
— Не, Юрий Ондреевич, — сказал дьяк, — то по̀слух.[25] Изветчица та вон — Улька Козлиха. Тотчас буду извет честь. Бориско, — крикнул Алмаз Иванов подъячему, — гони приводных людей в заднюю избу, а Ондрейку Федотова оставить.
Стрельцы окружили толпу и пинками погнали в заднюю дверь. Ондрейку один стрелец взял за рукав и подвел к столу.
— А меня пошто гонют? — заголосила чернявая бабенка, Улька. — Я тебе, свет боярин, про его вора и душегубца, все подлинно обскажу…
— Гони, гони скорея, — крикнул дьяк, не слушая бабы. Стрелец ухватил ее за ворот и потащил за другими.
Извет
В горнице стало тихо и будто даже посветлело.
— Ну, Иваныч, чти извет, — проговорил боярин, опираясь на обитую красным сукном стену.
За изветом, — думает, — в самую пору вздремнуть.
Дьяк расправил свиток и зачитал внятной скороговоркой:
«Великому, государю, царю и великому князю Алексею Михайловичу, всея Великие и Малые и Белые России самодержцу, холопка твоя, Улька Богданова, прозвищем Козлиха, челом бьет. Извещаю я тебе, великий государь, на вора и колдуна и смертного убойцу, на зовомого лекаря, Ондрейку Федотова. В нынешнем, государь, году, сентября в двадцать пятом числе, был тот вор Ондрейка во дворе боярина князь Никиты Иваныча Одоевского. А во дворе князь Никиты Иваныча встретился ему, вору Ондрейке, сын князь Никиты, княжич Иванушко. А повстречался он ему, вору Ондрюшке, противу колодезя, что на дворе, близь поварни.[26] А тот вор Ондрюшко подвел того княжича Иванушка к колодезю и велел ему на воду смотреть. А я, холопка твоя, государь, была в те поры пришедши к куме своей, князь Никиты Иваныча поварихе, Оксинье Рогатой. А стояла я в те поры на крыльце поварни и все его, Ондрейкино, воровство видала. И как стал княжич в воду смотреть, обошел тот вор Ондрюшка княжича сзади и скорея к земли пригнулся и скорея вынял его, княжича, след,[27] и, подошедши к княжичу, на тот след пошептал и в колодезь его кинул…
— Клеплет она, государь, то не след был… — крикнул Ондрейка.
— Молчи, Ондрейка, твой спрос впереди, — оборвал его Алмаз Иванов.
«А с того дни ввечеру, — читал дьяк, — стал княжич недужить. Скочила в рот ему жаба и стал у его в горле опух. А ране того тот вор Ондрейка по ветру напусти,[28] чтоб был тот князь Никита до его, Ондрейки, добр…
— Лжу она молвит, ведьма лютая! Ничего я не напускал…
— Дай ему по уху, чтоб молчал, — крикнул дьяк стрельцу и зачитал дальше:
«А боярыня, княгиня Овдотья Ермиловна, про то Ондрейкино воровство сведала и князь Никите Иванычу говаривала, чтоб он того лекаря взашей гнал. А князь Никита Иваныч не послухал. А как княжич Иванушко занедужил, велел князь того лекаря к ночи привесть. А тот лекарь стал того княжича наговорными зельями поить, а на шею ему долгонькой лоскут наговорный привязывал. А с того лоскута ничего доброго не было, окромя плохого. А в те поры лекарь Ондрейка князю молвил, что будет он княжича ножом резать…
Боярин проснулся и распялил маленькие глазки.
— Ах, он душегуб — пережечь его надвое! — крикнул он. — Младенца ножом! Подлинный ты убойца смертный, вор Ондрейка!
— Не резать, государь…
Стрелец, не ожидая приказа, дал Ондрейке такого пинка, что лекарь едва на ногах устоял.
«А боярыня, Овдотья Ермиловна, — читал дьяк, — не дала вору Ондрейке своего сына резать. А в те поры дал тот вор Ондрюшка княжичу Иванушке отравного зелья, и с того зелья княжича не стало…
Боярин уже больше не спал:
— Иваныч, — остановил он дьяка. — То бы зелье, — коли осталось что, — в Оптекарский приказ бы послать, дохтурам на испытанье.
— То все сделано, Юрий Ондреич, — сказал Алмаз Иванов. — Вечор, как извет я чёл, к боярину Одоевскому подъячего за тем посылал. И в Оптекарский приказ бумагу писал, чтоб тотчас то зелье осмотреть, отравное ли, нет ли. Дал боярин Одоевский. Ноне и ответ должён быть.
27
В то время было поверье, что если вынуть отпечаток ноги человека на земле и утопить или сжечь его, то человек тот заболеет или умрет.
28
Другое поверье того времени. Тогда воображали, что колдуны могут наслать на человека болезнь или подчинить его себе, став под ветром и нашептывая разные заклинания.