Джоуит еще некоторое время аргументировал предложенный им план действий, а Клемент Эттли с сожалением смотрел на соратника по партии. Интересы государства иногда стоят выше закона и выше бытовой морали. Как он этого не понимает!
— Вы, дорогой Аллен, совершенно упустили из виду тот факт, что ваше мягкое решение будет всеми однозначно расценено не как снисхождение к человеческим слабостям обвиняемого, а как факт признания вины самой Британии. Оказывается, Шеллен не изменник, он только пытался противостоять преступным действиям нашего командования. Тень военного преступления падет не только на маршалов и правительство, но и на рядовых летчиков. На тысячи живых и на тысячи мертвых! Вот что будет означать ваше мягкое решение. Вы также упустили из виду нашу прессу. Как вы планируете договориться с газетчиками? Вы знаете, что в американском конгрессе уже прошли слушания о неправомочных действиях ВВС США. Пока что у них хватило ума не поднимать шум. Теперь важно, чтобы и мы не дали повода муссировать этот вопрос, если не хотим, чтобы мрачная тень Дрездена снова встала над нами во весь рост. Иначе Стоукс, эта вечная заноза в заднице британского правительства, не даст нам житья. А у нас столько дел впереди! Нет, о Дрездене нужно забыть. Забыть навсегда!
— Смогут ли забыть о нем немцы? — риторически спросил Джоуит.
— Ничего. Сами виноваты. Тем более что Саксония в русской зоне оккупации. Скоро у них там будет много других забот. Кстати, о русских — дайте повод, и Москва тоже не преминет использовать обвинения против нас. Помяните мое слово. Пока их останавливает лишь то, что они сами небезгрешны. Но это лишь пока. Недавно я прочел в одной из наших газет вопрос очередного радетеля за справедливость: как это русские в отличие от нас ухитрялись брать крупные города не разнося их вдребезги? Они-де побеждали, принося в жертву своих солдат, в то время как мы… В общем, чувствуете, куда он клонит?
Эттли вернулся в свое кресло.
— Нет, Аллен, если Шеллену суждено предстать перед судом, то сразу после него он должен быть передан в руки Альберта Пьерпойнта[32]. И никаких мягких решений в этом случае. В качестве альтернативы для него я вижу только один выход — Шеллен признает себя виновным без всяких оговорок по единственному предъявленному ему пункту обвинительного акта еще до судебного разбирательства, а мы взамен гарантируем ему жизнь.
Джоуит всем своим видом дал понять, что не возражает. Премьер-министр удовлетворенно кивнул.
— Где он сейчас?… Переводите его в Уондсвордскую тюрьму. Поближе к тем двум.
* * *За последние две недели Алекса Шеллена несколько раз перевозили с места на место. Из Фленсбурга его на поезде доставили в Нюрнберг, где уже около полутора месяцев шел Международный военный трибунал над первой партией главных нацистов. Но Алекса поместили не в тюрьму, а в арестантскую комнату в казарме для английского контингента. Никто из посторонних не должен был знать об истинных причинах ареста военнослужащего Шеллена. Просто проштрафившийся солдат.
Здесь Алекса посетил маршал авиации Шолто Дуглас, назначенный главнокомандующим ВВС британских оккупационных сил в Германии.
— Ты действительно сделал то, о чем написал в своих показаниях, сынок? — спросил маршал, внимательно разглядывая арестанта.
— Да, сэр.
— То есть ты признаешь, что помогал нацистам убивать своих однополчан?
— Моей целью было не убийство английских летчиков, а защита мирного населения, сэр.
— Ах вот как? — всерьез или притворно удивился маршал. — А ты знаешь, что это мирное население делало бомбы для Лондона?
— Разумеется.
— Что разумеется?
Алекс видел, как глаза маршала потихоньку наполняются чем-то тяжелым, а на его левом виске начинает пульсировать голубая жилка.
— Разумеется, знал, сэр,
— Вот ты здесь пишешь, — маршал помахал стопкой бумажных листов, — что приказ о бомбардировке Хемница был ошибкой командования. Я, например, тоже так считаю. И многие так могут считать, но это никому не дает права поворачивать оружие против своих. Особенно против тех, кто сам не отдает приказы, а только их исполняет. Ты, вообще-то говоря, понимал, что творил, сынок?
— Разумеется… сэр.
— Что ты заладил, «разумеется» да «разумеется»! — вскипел Дуглас. — Может быть, у тебя были какие-то причины? Ведь ты не нацист, насколько я знаю?
— Разу… Совершенно верно, сэр. Я всегда ненавидел нацистов. Они разрушили нашу семью.
— Тогда, может быть, тебя принудили, и ты это скрыл в своих показаниях?
— Нет, сэр.
— Сможешь подтвердить под присягой?
— Хоть сейчас.