Адвокат говорил уверенно, со знанием дела, что свидетельствовало о его немалой практике в такого рода общениях.
— И как? Успешно? — с легкой иронией спросил Алекс.
— Да, вы знаете, сработало. Их обоих повесили. Джона Амери 19 декабря, а Уильяма Джойса как раз вчера.
— Знаю, — спокойно сказал Алекс. — Мне не преминули сообщить. По-моему, я узнал об этом первым после палача. Кстати, кто был этим мужественным человеком?
— Палачом?… В обоих случаях Альберт Пьерпойнт, главный экзекутор Короны. Процессы громкие, поэтому пригласили его.
— Наслышан, — сказал Алекс, — наслышан. В Уондсворде, да и в Пентонвилле его ценят как превосходного профессионала. Говорят, он никогда не экономит на веревке, использует только манильскую пеньку высшего сорта, в меру проваренную и обязательно с классическим узлом без всяких железок.
Адвокат с интересом посмотрел на клиента, пытаясь понять, шутит он или уже того…
— Мы не о том говорим, мистер Шеллен. Вам не кажется?
— Да, отвлеклись, простите. Итак, о законах. При каком монархе был принят этот, как его, ну… самый древний?
— От 1351 года? — Скеррит, наморщил лоб. — Кажется, при Эдуарде III… из Плантагенетов. Вы знаете, Алекс, я обязательно уточню, но вы не подумайте, что с середины четырнадцатого века этим вопросом совершенно не занимались. Были внесены существенные поправки в 1870-м, когда традиционное четвертование заменили повешением, а совсем недавно — в 1940-м, то есть уже во время войны, изменили формулировку квалификации, сделав ее более современной и конкретной. Вам интересно?
— Конечно, конечно! — закивал Алекс. — Ничто в жизни не интересовало меня больше.
— Тогда… — Скеррит пошелестел бумагами, — по закону «О государственной измене» от сорокового года звучит это так… секунду… вот — статья первая, цитирую: «Всякий, кто с намерением оказать помощь врагу вступит в сговор с другими лицами с целью совершения действий, содействующих морским, сухопутным или воздушным операциям противника, а также с целью совершения действий, препятствующих аналогичным операциям вооруженных сил Его Величества или ставящих под угрозу человеческие жизни его подданных, виновен в совершении фелонии и подлежит смертной казни». — Скеррит поднял голову от папки с бумагами. — Вы разбираетесь в системе градаций преступлений в англосаксонском уголовном праве?… Тогда поясню, что все преступления до недавнего времени у нас делились на три категории: тризы — к которым относились все виды измены, включая измену королю; фелонии — особо тяжкие, такие как убийство, изнасилование, двоеженство; и мисдиминоры[34] — менее опасные преступления: лжесвидетельство, кража, подлоги и т. п. Как раз в этом году понятие «тризы» упразднено, и самый свежий на сегодняшний день закон «О государственной измене» от 1945 года содержит в связи с этим предписания процессуального порядка. Говоря коротко, по всем делам, квалифицированным как государственная измена, любые действия и процедуры на стадии как следствия, так и судебного процесса должны производиться так же, как по делам о тяжком убийстве, то есть как по фелонии. При этом санкция та же — смертная казнь.
— Благодарю за разъяснения, мистер Скеррит, — снова кивнул Алекс.
Поглядывая на адвоката, он пытался понять, чем озабочен этот человек более всего: судьбой своего клиента или степенью той выгоды, которую он извлечет лично для себя? Он предполагал, какая борьба шла за право защищать его — Шеллена — в зале суда. По нервозности следствия и по тем материалам прессы, к которым ему удавалось получить доступ, процесс обещал быть громким и неоднозначным — это ли не мечта каждого адвоката, особенно если он относительно молод и амбициозен. Сколько внимания к его персоне, сколько возможностей блеснуть красноречием, рассыпавшись цитатами, интервью и замечаниями о своем видении закона на первых полосах всяких «Таймсов» и «Гардианов», куда непременно следом попадут и его портреты. А какие возможности открываются в этом процессе для составления последней защитительной речи! Сколько словесных парадоксов можно сконструировать (измена по велению сердца!), сколько обвинений можно выдвинуть в адрес надменных маршалов и премьер-министров (когда еще такое представится?), как легко можно заставить толпу, затаив дыхание, следить, как, балансируя на грани между священной памятью к павшим и презрением к тем, кто посылал их на смерть, призываешь в свидетели самого Господа Бога, ощущая при этом поддержку могучей англиканской церкви. Да после такого процесса, когда пережившая века речь Цицерона в защиту Каталины покажется скучным бормотанием, а речь в защиту государственного изменника Шеллена станет образчиком отваги и следования принципам демократии, можно смело баллотироваться в палату общин и, возглавив там один из правовых комитетов, войти в сотню первых людей Англии. И, в сущности, в этом нет ничего плохого, ведь как раз из таких и получается настоящий политик.