— Да, да, конечно! Это его голос. Правда, сейчас он стал похож на голос его старшего брата. Алекс, ты ведь помнишь того клоуна, что упал прямо перед нами и потерял свой красный нос?
— Ты назвала его растяпой и смеялась громче всех, — ответил Алекс.
Скеррит удовлетворенно потер руки, бросив многозначительный взгляд в сторону присяжных, а затем — судей.
— Хорошо. Итак, вы познакомились летом тридцать третьего, и что было потом?
— Потом… мы дружили, как дружат дети нашего возраста. Нас с Алексом называли женихом и невестой, но… мне больше нравился его брат Эйтель. А на следующий год — это было в конце июня — Алекс со своим отцом уехал в Англию. Мы все считали, что ненадолго, но… мы ошибались.
Она замолчала.
— Вы пришли провожать его на вокзал? — спросил Скеррит.
— Нет. Когда мои родители узнали, что папа Алекса и Эйтеля арестован и попал в тюрьму, мне запретили с ними встречаться. Мы попрощались тайно, накануне, в булочной на Кройцкирхенштрассе. Потом мы переписывались, потом… в общем, потом было, как бывает у всех детей, — мы повзрослели и у нас появились новые друзья. Но с Эйтелем моя дружба не прерывалась. А когда началась война, я уехала из Дрездена работать в детских эвакуационных лагерях на востоке.
— Но в конечном счете вернулись?
— Да. Осенью сорок четвертого. Лагеря перевозили на запад, размещали в сельской местности и в горах. В это время тяжело заболел мой отец, и я вернулась в Дрезден. А потом папа умер.
— Что произошло с вами 13 или 14 февраля сорок пятого года? — спросил Скеррит. — Судя по показаниям Алекса, оба брата впоследствии считали вас погибшей.
Шарлота некоторое время молчала, так что переводчица снова повторила заданный ей вопрос.
— В тот вечер мне и нескольким девушкам из гитлерюгенда было поручено вести группу детей в цирк на праздничное представление. Это были дети из Каменца, Вайсенберга и других населенных пунктов близ Дрездена. Их привезли на вокзал, но потом выяснилось, что мест в цирке уже нет, и нам придется ждать до следующего утра. Потом над городом зажглись яркие огни. Дети, никогда не слыхавшие сирены, восприняли эти огни как часть праздника. Нам стоило больших трудов собрать их всех и загнать в подвалы привокзальных бомбоубежищ. А потом все стало рушиться и гореть. Я не помню, где находилась и что со мной произошло. Позже врачи сказали, что мне повезло — я отделалась только контузией головного мозга. Правда, у меня сильно болела голова. Когда моя мама разыскала меня в одной из загородных больниц, я уже почти ничего не видела. Еще через несколько дней процесс атрофии зрительного нерва полностью завершился и я ослепла.
— Кхе, кхе, — раздалось сверху, — мистер Скеррит, все, что рассказывает ваш свидетель, разумеется, вызывает у всех нас чувство сострадания, но какое отношение все это имеет к рассматриваемому сегодня делу об измене королю? Помнится, вы обещали факты в защиту вашего клиента.
— Ваша честь, — Скеррит молитвенно скрестил руки на груди, — я прошу еще две минуты вашего терпения. Только две минуты.
Лорд Баксфилд снисходительно кивнул головой.
— Благодарю вас. Итак, Шарлотта, — адвокат повернулся к свидетельнице, — вы встретились с Эйтелем, узнали о гибели Алекса и решили, что сама судьба толкает вас друг к другу. Все так?… Тогда расскажите о тетради. — Скеррит подошел к своему столу и взял тонкую, достаточно измятую тетрадь в зеленой обложке. — О той зеленой тетради, что вам передал ваш муж и что я держу сейчас в своей руке.
Выслушав перевод, Шарлота согласно кивнула головой:
— Была команда оборонять город любой ценой, и Эйтель, предчувствуя опасность, на второй день после регистрации нашего брака в полуразрушенном здании районной магистратуры, воспользовавшись знакомствами, отвез нас с мамой в загородный пансионат под Цвиккау. Там он передал мне тетрадь, сказав, что это дневник английского летчика Каспера Уолберга, который был другом Алекса и которого тоже нет в живых. Еще он сказал, что Алекс обещал передать этот дневник родителям Каспера.
Весть о дневнике Каспера Уолберга вызвала в зале громкое оживление. Почуяв назревающую интригу, репортеры на балконах снова рьяно зашелестели своими блокнотами. Алекс, который считал дневник Каспера навсегда утраченным и потому не сказал о нем не только следователю, но и Скерриту, приподнялся со своего места, пытаясь разглядеть тетрадь в руках своего адвоката. Но тот сам подошел и передал тетрадь ему.
— Узнаете? — спросил Скеррит.
— Да! — подтвердил Алекс. — Это дневник Каспера, который он вел в плену.