Народу нужны не царские указы, а оружие.
Меньше всего в области вооружения мог сделать Совет депутатов. Вся надежда была на партийные организации, которым благодаря налаженному конспиративному аппарату это было легче устроить. Но и им в большом масштабе не удалось ничего сделать. Совет же только сумел вооружить часть депутатов, что вызывалось необходимостью самообороны: черная сотня всякими средствами старалась изъять „из обращения“ того или другого из ненавистных ей депутатов. Не раз происходили стычки между возвращавшимися с собраний депутатами и хулиганами.
Совет, естественно, должен был очень скептически отнестись к „свободам“, дарованным манифестом 17 октября. В то время, когда буржуазия ликовала по поводу „конституции“, пролетарский орган хладнокровно подчеркивал, что, пока власть находится в руках правительства, не может ставиться вопрос о правовом порядке. „Известия Совета Рабочих Депутатов“ писали в передовой статье о новом положении вещей:
„Дана свобода собраний, но собрания оцепляются войсками.
Дана свобода слова, но цензура осталась неприкосновенной.
Дана свобода науки, но университеты заняты войсками.
Дана неприкосновенность личности, но тюрьмы переполнены заключенными.
Дан Витте, но оставлен Трепов.
Дана конституция, но оставлено самодержавие.
Все дано и не дано ничего“.
Между тем не раз уже прибывали депутации от митинга на Казанской площади с запросом, согласен ли Совет руководить шествием к тюрьмам или нет. Кажется, было решено отсоветовать от такого рискованного шага, но скоро обстоятельства сложились так, что Совету пришлось выступить в качестве руководителя грандиозной манифестации.
Около девяти часов вечера послышались громкие звуки „Марсельезы“ и крики толпы, вызывающей депутатов. Толпа демонстрантов в несколько тысяч человек заполнила всю улицу перед зданием, где происходило заседание Совета. Демонстранты требовали немедленного ответа, согласен ли Совет руководить ими и вести к тюрьмам для освобождения арестованных. Момент был удивительный. Все депутаты были наэлектризованы. Без прений сейчас же постановили стать во главе демонстрации и вести ее, если это окажется возможно, на „Предварилку“ для освобождения товарищей. Тут же выбрали трех распорядителей-„диктаторов“, как в шутку их называли, большими полномочиями: им разрешалось распустить любой момент от имени Совета демонстрацию, если он: это найдут нужным. Было также постановлено безусловно повиноваться всем их решениям. Заседание закрыли, и депутаты присоединились к толпе.
Шум на улице усиливался, требовали немедленного в: хода распорядителей. Наконец, они показались в окне второго этажа с белыми повязками на шляпах. Раздалось громкое „ура“, потом все смолкло в ожидании речей. Улица казалась совершенно красной от знамен, красных повязок на шляпах, рукавах и т. д. Везде во время шествия толпа снимала „национальные“ флаги (по случаю манифеста дома и магазины были разукрашены ими), срывала с них синие и белые полосы, из красных же делала или знамена или всевозможные повязки.
Распорядители объявили из окна, что по постановлению Совета они станут во главе шествия, и именем Совета требуют безусловного подчинения, вплоть до распущения демонстрации. Толпа громкими возгласами выразила свое согласие. Распорядители вышли и, окруженные морем красных знамен, стали впереди шествия. Еще сверху, рассмотрев численность толпы и расспросив о ее составе (было много просто уличных зевак и детей)! они решили сейчас ни в коем случае ее к Дому предварительного заключения не вести, а попытаться соединиться с участниками митинга на Казанской площади и в университете, а потом, в зависимости от настроения масс и их состава, попробовать освободить арестованных.
Шествие, сперва беспорядочное, скоро приняло удивительно стройный характер. За цепью — несколько рядов знамен, а за ними уже масса, тоже по возможности выстроившаяся в ряды во всю ширину улицы. Перед цепью шли распорядители, около которых несли высокое знамя с фонарем. Вечер был тихий и ясный. Нигде не видно ни войск, ни полиции. Надлежало пройти Лиговку и весь Невский проспект. На панелях стоял народ и приветствовал демонстрантов криками сочувствия. Многие присоединялись к шествию. Толпа все более и более разрасталась и скоро достигла нескольких десятков тысяч человек. Невский проспект представлял собой необычайную картину. Далеко впереди тянулась лента проспекта, совершенно свободная от извозчиков. По обеим панелям шпалерами стоял народ. Торжественно и медленно продвигалось море красных знамен под звуки „Марсельезы“, „Варшавянки“ и других революционных песен.