Когда начинает расти преступность, становится совершенно ясно, что старые концепции о лечении преступлений наказанием оказались неэффективными. Тем не менее общество, раздраженное и возмущенное ростом преступности, тут же начинает искать спасения в старой формуле. Оно исходит из предположения, что отдел помилований слишком снисходителен, что наказания слишком легкие и пришла пора закону «показать зубы».
Определенным образом такой подход напоминает мне историю, рассказанную мне одним старым проводником на Западе, о медведе, который лез на дерево. Дерево оказалось в диаметре меньше, чем медведь рассчитывал, и, увидев перед собой свой собственный хвост, он решил, что по другой стороне дерева лезет еще один медведь. Он укусил то, что показалось ему соперником. Тут же почувствовав боль, он понял, что другой медведь тоже укусил его, и стал гоняться за ним, носясь вокруг дерева.
Проводник посмотрел на меня с мрачной торжественностью и вздохнул.
— Знаете, — сказал он, — этот чертов медведь сожрал себя до плеч, прежде чем разобрался, что к чему.
Именно этим и занимается общество, когда вмешивается в работу профессиональных пенологов и заставляет закон «показывать зубы».
Не так давно общество было потрясено, узнав, что в школах распространяются наркотики. Было много разговоров, предусматривающих пожизненное заключение без всяких помилований для распространителей наркотиков.
Принесло бы это пользу?
Я хотел обратить внимание на то, что публика не стала спрашивать профессиональных пенологов, что делать с наркотиками. Они упоенно слушали законодателей, которые настаивали на применении старого лекарства в виде наказания. Оно использовалось сотни лет и привело лишь к такому увеличению числа преступников, что наши тюрьмы задыхаются.
Можно было бы предположить, что в один прекрасный день общество скажет себе: «Мы применяли это лекарство пару сотен лет и ничего не добились. А что, если попробовать что-то еще?».
Профессиональный пенолог, теряющий работу из-за того, что общество отвергает его взгляды, вынужден расставаться с профессией. Так что чаще всего он не осмеливается экспериментировать. Он не осмеливается выдвигать новые идеи, даже в пределах возможного. Он не рискнет проводить какие-то реформы, пока не будет уверен, что общество готово их принять.
Я говорил со многими пенологами, у которых были интересные идеи, логичные и здоровые. Я хотел рассказать о них, но каждый раз пенолог в ужасе вздымал руки.
— Нет, нет!— восклицал он.— Только не упоминайте моего имени!
За последние несколько десятилетий наука и промышленность сделали мощный рывок вперед. Сегодняшние машины, например, ничем не напоминают лимузины двадцатилетней давности. Я припоминаю времена, когда промышленность напрягала все силы, стараясь создать машину, способную без напряжения все время держать скорость тридцать пять миль в час. Далеко ли ушла бы автомобильная промышленность, если бы она не вела исследовательских работ и не экспериментировала, проверяя новые идеи?
Если бы только общество могло сотрудничать с лучшими пенологами, имеющимися в его распоряжении, давая им хотя бы относительную свободу и прислушиваясь к их рекомендациям, вместо того, чтобы говорить пенологам, что они должны делать, результаты не замедлили бы сказаться.
Современный тип тюрем безнадежно устарел. И когда обыкновенного нарушителя закона отправляют в такую тюрьму, — это худшее из того, что могло бы сделать общество.
Что могло бы появиться на их месте? Я не берусь давать такие рекомендации. Я не специалист в этой области. Но я знаю, что есть пенологи, которые уделяют этой теме самое пристальное внимание. Некоторые из них носят просто революционный характер. Но они не осмеливаются излагать их из опасений, что публика не готова принять их.
Но постепенно, шаг за шагом, тихо и незаметно пенологи изучают возможности нового типа тюрем, заключенные в которых, не являющиеся злостными преступниками, будут иметь больше пространства, больше свободы, к ним будут относиться с большей терпимостью. Этот эксперимент должен дать хорошие результаты.
Один начальник тюрьмы сказал мне, что подавляющему большинству его заключенных не нужны ни камеры, ни стены. Если они знают, что в любое время могут без труда сбежать, не будучи пойманными, им прибавят срок и они будут лишены многих привилегий и свобод, в число которых входит и достаточно комфортабельное светлое помещение, они предпочтут ждать нормального возвращения в общество.
Тем не менее и к таким заключенным относятся как к закоренелым преступникам. Принятые правила гласят, что они должны находиться в строго ограниченном пространстве за бетонными стенами с зарешеченными окнами и стальными дверями, что тюрьма должна быть окружена высокой стеной с вышками, на которых стоят охранники с автоматами и пулеметами. Это требует дополнительных расходов. Они, в свою очередь, означают, что предоставленное заключенным пространство будет сведено к минимуму. Такой подход в целом ведет к скученности — со всеми жестокими последствиями, которые из этого следуют.
Необходимо учитывать, что заключенные были изъяты из общества, потому что они не могли пользоваться свободой воли без того, чтобы не угрожать обществу. Но после приговора, вместо того чтобы учить их искусству жизни в обществе, где они могут пользоваться независимостью решений и свободой воли без того, чтобы угрожать обществу, их лишают малейших таких возможностей. Жизнь их полностью регламентирована.
А потом они выходят на свободу.
И что происходит?
Возьмем для примера случай с невиновным человеком, который не совершил никаких преступлений и все же по ошибке попал в тюрьму. Мы видели многих таких: как они мучились, стараясь после освобождения снова вписаться в отвергнувшее их общество, как они старались без боязни переходить улицу.
Если пребывание в тюрьме может так изменить личность невиновного человека, какой эффект оно окажет на подлинно виновного, который попал сюда за преступление?
Пенология — это профессия. И она могла бы приносить куда лучшие результаты, если бы общество больше доверяло ее суждениям и относилось бы к ней с большим уважением. Если бы люди, уже зарекомендовавшие себя выдающимися специалистами, имели бы больше возможностей изучать и экспериментировать, я думаю, что преступность резко пошла бы на убыль.
Первым делом надо развязать руки пенологам, позволив им заниматься своим делом, рассказывая о нем обществу.
Это только первый шаг, но-он должен быть конструктивным.
А теперь самое большое препятствие на пути решения проблем преступности — это отношение общества.
19
Одна из основных причин для беспокойства в наши дни заключается в том, что граждане не ведают, во сколько обходится преступность. И поскольку они не имеют представления о ее стоимости, они не знают, какая сумма будет способствовать ее искоренению и тем самым будет хорошим деловым вложением средств.
Окинем беглым взглядом факторы, которые входят в понятие стоимости преступности.
Ювелирный магазин застрахован от взлома. Страховые компании, обозначая сумму платежей по такой страховке, стараются обезопасить себя от потерь. Стоимость страховки отражена в бухгалтерских книгах ювелирного магазина и становится частью цены товара.
Наивен тот человек, который считает, что его страховка за машину не имеет отношения к преступлениям, связанным с автомобилями, — пьяные водители, представляющие опасность на дорогах, банды грабителей, которые угоняют и «раздевают» машины, и так далее.
Мы читаем то о бегстве кассира с двадцатью тысячами долларов, то об ограблении банка на сто пятьдесят тысяч долларов — кто за все это платит?
В той или иной форме все эти потери распределяются на всех нас. Простых граждан.
Есть и другие расходы, связанные с преступностью, и мало кто себе представляет, сколько требуется денег налогоплательщиков, чтобы содержать заключенных в городских тюрьмах графства и исправительных учреждениях штата, но эти расходы нельзя не учитывать.