Малыш Луи не мог понять, то ли на улице очень знойно, то ли его просто бросает в жар. В городе отмечали какой-то праздник. Кое-где в окнах вывесили флаги, по улице прошел духовой оркестр. А может быть, сегодня просто воскресенье?
Раза три, не меньше, он порывался пойти в уголовку и выложить все начистоту или, скорее, уверял себя в том, что решится это сделать. Но в последнюю минуту что-то его останавливало.
Сквозь зубы он твердил, что волен это сделать, что ему никто не в силах помешать, воображал, что бросает эти фразы в лицо Жэну и Чарли, и ему казалось, что он видит, как они улыбаются, беспощадно и презрительно.
Нет, в уголовку он не пойдет. Теперь ему это ясно как дважды два. Не пойдет потому, что не может пойти - что-то мешает ему так поступить, какое-то чувство, похожее одновременно на восхищение и на страх, а еще на уважение к самому себе.
Но как они рассчитались с ним! Отомстили жестоко Я хладнокровно.
А теперь, быть может, наблюдая издали, видят, как он ходит вокруг дома, постепенно приближаясь к нему, как бродит по барам и пьет ром, рюмку за рюмкой, отчего взгляд его становится обреченным и саркастическим.
- Прежде всего, - проворчал он сквозь зубы, - мне не поверят. Никто мне не поверит.
И он бродил, перепуганный и озлобленный, преследуемый мыслью, что сам же подвел себя отпечатками пальцев, раздавленный сознанием всемогущества "марсельцев".
Так или иначе, нужно дождаться ночи, а значит, ему предстоят новые рюмки рома и хождение по тротуарам.
Глава 7
Со временем люди, чья компетентность засвидетельствована дипломами, будут серьезно рассуждать о предумышленности, как если бы она имела хоть какое-то отношение к делу. Обвинение в предумышленности вызвали перчатки. А он-то случайно подумал о них около восьми вечера, когда большинство магазинов уже закрылось, а в лавчонке, принадлежащей двум старым девам, которые торговали и зонтиками, резиновых перчаток не нашлось, и он купил по дешевке кожаные, да к тому же еще желтого цвета.
Перепалку на суде вызовет умозаключение адвоката:
- Если бы Луи Берт, - (ему возвратили имя и фамилию, которыми он почти никогда не пользовался: уже в школе его звали Малыш Луи), - не оказался в полку единственным человеком, способным таскать говяжьи туши, если бы из-за такой физической силы его не использовали на бойне, хотя по профессии он столяр-краснодеревщик, Берт не научился бы рубить мясо и, следовательно, не сумел бы...
А розовощекий коротышка прокурор с шелковистыми седыми волосами и тонкими, закрученными кверху усиками подпрыгнет, как чертик из коробочки, и выкрикнет с искренним негодованием:
- Вы уж скажите прямо, что за это ужасное убийство ответственна французская армия!
И эти люди, как и многие другие, будут спорить о степени его вменяемости. Но разве можно ее определить, находясь в зале суда, а не там, где все это случилось? Ведь и сам Малыш Луи не мог разобраться в своем тогдашнем состоянии и рассказать, о чем он думал в течение последних двух суток. Чего только не приходило ему в голову, хотя бы в первые часы того злополучного дня, когда он вернулся после полудня на виллу Карно.
А тут еще ром, который не опьянил его, но понемногу превратил в беспомощную жертву, обезумевшее от страха насекомое, зажатое в огромном кулаке.
И в конце концов, все эти люди никогда ничего не поймут. Не поймут и его реакции или, скорее, отсутствия реакции: ведь, обнаружив труп Констанс, он сперва был лишь раздосадован, а потом убежал, гонимый страхом ареста, сожалея, что рядом с ним нет Луизы.
Его мучило одиночество. Признавшись в этом, он рассмешил бы присяжных. Но это была правда. Одиночество было ему нестерпимо, а он всегда был одинок!
Конечно, не по вине этой бедной женщины, его матери, не похожей на других матерей. Малыш Луи прекрасно помнил - ему не было пяти, и что он мог тогда натворить? - как она с отчаяньем закричала на него:
- Навязался ты на мою голову!
Мэр селения Ле-Фарле терпеть не мог Малыша Луи и всякий раз напоминал полевому сторожу <Низший административный чин во французских деревнях, исполняющий также обязанности полицейского.>, чтобы тот получше приглядывал за сорванцом. И все они так. А уж парни из Марселя, Жэн и его дружки, и вовсе ничего не понимали. Они не сомневались, что Малыш Луи для того и связался с ними, чтобы стать членом шайки.
Да ведь и любовь была для Луи не увлечением женщиной, а просто жизнью вдвоем, избавлявшей от одиночества.
"Баста!" - говаривал он себе, чтобы избавиться от неприятных мыслей. Он и нынче с утра до вечера мог повторять "баста".
Но вот что раздражало больше всего - не успевал он прогнать одну мысль, как появлялась другая, не менее мрачная, тогда как все окружающие жили своей повседневной дурацкой жизнью, ни о чем не догадываясь и с безразличными лицами слоняясь по улицам.
Смекни он сразу, как все получится, - удалось бы ему вовремя удрать в Италию или нет? Уж так ли необходимо было возвращаться за ключом, на котором остались отпечатки его пальцев? Позарились ли "марсельцы" на. старухины деньги и нашли ли их? А может быть, просто хотели ему отомстить? Сумели ли они увезли Луизу?
А если...
Факты утрачивали реальность, а он с больной головой, как после кошмарного сна, все думал, беспрерывно возвращаясь к исходному пункту, стараясь обрести ясность мысли, ни на что не обращать внимания.
Он невольно пожимал плечами, заметив вдруг чье-то безмятежное лицо, бог весть зачем промелькнувшее в людском потоке.
А причиной всему - ключ в двери, труп, кровь...
Он находил решения, отбрасывал их и вдруг спохватился, что совершенно забыл о перчатках и остром ноже на кухонном столе.
В комнате на зеркальном шкафу он видел вместительный чемодан. Констанс говорила, что купила его еще в прошлом году к лыжному сезону.
Таких подробностей громоздилось сотни и тысячи. Они путались в сознании, и Луи пытался привести их в порядок.
Кстати, на месте ли квитанция на норковое манто?
Он-то знал, где она хранилась, и подумал: а знала ли об этом Луиза? Если знала, то, конечно, должна была прихватить ее.
В тот день Луи не обедал. Дождавшись половины десятого, он вошел в виллу Карно и поднялся по лестнице с видом возвращающегося к себе жильца. Его тут не раз видели, и никто на него не обратил внимания.
Полиция могла находиться в доме, устроить засаду, но никого там не было, и коридор тоже был пуст.
Луи надел перчатки, дотронулся до ключа, и в то же мгновение соседняя дверь отворилась и выглянула Нюта, освещенная сзади так, что он лишь смутно различал ее лицо.
- Это вы? - спросила Нюта.
Он не сразу нашелся, что ответить, и она пробормотала, притворяя дверь:
- А я думала, что после такой ссоры вы больше сюда не вернетесь.
Час от часу не легче! Может быть, Констанс отбивалась от убийцы, а соседям послышался шум ссоры?
Наступит день, когда ему начнут перемывать косточки, с возмущением разглагольствовать о его чудовищном хладнокровии. А что он сможет возразить? Он сделал то, что требовалось. И ведь в самом деле Малыш Луи все предусмотрел, ничего не оставил на волю случая, даже бессознательно поступая так, как нужно.
Например, когда он относил в чемодане верхнюю часть туловища убитой, тщательно завернув ее в одеяло, он с полчаса дожидался, пока разойдется публика после киносеанса.
Первым делом Луи подумал, что лучше всего отделаться от ноши, бросив ее поскорее в море где-нибудь на другом конце Английской набережной. Но как назло не было ни ветра, ни волн - значит, сообразил он, чемодан будет завтра же обнаружен.
Вот почему Луи предпочел дойти до порта: он знал, что там глубоко пароходы причаливают прямо к набережной.
У него был один большой чемодан, и нужно было освободить его для следующего раза. Дважды он привязывал тяжелый камень к свертку, как делают, когда топят собак.