- А еще в чем я виноват?
- А еще ты наговорил лишнего. По словам Жэна, иначе быть не может... Позавчера полиция устроила облаву в баре "Экспресс" и все там перерыла.
Он вздрогнул от волнения, но постарался не выказать своих чувств.
- Баттисти признал, что был донос. Вроде бы хозяин казино, возле мола в Ницце, посоветовал хорошенько пошарить в районе бара "Экспресс".
- Что-нибудь нашли?
- Нет. Но все равно Жэн, Чарли и Лионец на тебя обозлились. Это правда, что ты проболтался?
Он грубо оборвал ее:
- Будь любезна, не суйся не в свое дело.
Луи был скорее унижен, чем рассержен. Он понял, что произошло. Однажды вечером, просмотрев газету "Эклерер", он сказал Констанс - просто так, чтобы показать, что все знает:
- Как подумаешь, что денежки спокойно лежат в маленьком баре у старого порта в Марселе...
Он не помнил, упомянул ли название бара, но очень может быть, что и упомянул. А Констанс, проводившая почти все вечера за рулеткой, возможно, сказала хозяину казино, чтобы его удивить:
- Поискали бы хорошенько в старом порту в Марселе!
Вот ниточка и потянулась...
Девочка подошла к ним совсем близко и во все глаза смотрела на Малыша Луи, словно он был каким-то заморским чудом.
- Ты не могла бы отойти? - бросил он и, обращаясь к Луизе, добавил:
- Когда они собираются отвалить мне мою долю?
- И не надейся получить скоро! Решили ничего не трогать до тех пор, пока полиция не перестанет заниматься этим делом.
- А скажи-ка мне...
- Что?
- Ты уверена, что они не хотят оставить меня на бобах?
- Видишь ли...
Женщины на улице продолжали дремать, и редкие прохожие оглядывали их с иронической улыбкой.
На лестнице послышались тяжелые шаги. Огромная толстуха просунула голову в дверь и позвала:
- Одетта! Сейчас же иди сюда!
Это была хозяйка заведения. Сначала она отправила девчонку наверх, потом вернулась и с грозным видом накинулась на Луизу, даже не поздоровавшись с Малышом Луи:
- Я тебе что говорила?
- Но ведь я написала ему, чтобы не приезжал.
- Что это значит? - возмутился Малыш Луи, вставая. - Выходит, я больше не имею права навестить жену?
Хозяйка пробормотала сквозь зубы несколько слов.
Малыш Луи схватил ее за плечи:
- Повтори! А ну-ка посмей повторить!
- И посмею! Я сказала, что еще неизвестно, твоя ли это жена.
- Как это так?
- По крайней мере, поместил ее сюда Жэн. Пусти, Малыш, я не хочу шума! Со мной у тебя номер не пройдет. Через несколько минут начнут собираться клиенты, и мне очень хочется, чтобы ты отсюда выкатился.
- Что она сказала? - прошипел Малыш Луи минутой позже, наклоняясь к лицу Луизы.
- Не знаю.
- Лжешь! Она говорила про Жэна. Это правда?
- Да, ведь я жила с Жэном, до того как...
- А теперь?
До него дошло. Жэн заявлял свои прежние права на Луизу. Впрочем, Жэн никогда не принимал Малыша Луи всерьез и в насмешку называл его "артистом".
- Одевайся! - приказал Малыш Луи. - И живо забирай отсюда свои манатки!
- Но...
- Послушай! Я терпелив, но в меру. Если через пять минут тебя не будет на улице, я вернусь, и тогда ты пожалеешь! Поняла?
Он вышел из дворика, не удостоив взглядом лежащих в шезлонгах женщин, быстро прошагал метров сто, остановился напротив какого-то дома и стал ждать.
Малыш Луи не посмотрел на часы - и поступил правильно. Только минут через пятнадцать открылась маленькая дверь и крадучись вышла встревоженная Луиза в коричневом шерстяном костюме, с фибровым чемоданчиком в руке.
Она шла рядом с ним, еле поспевая и тревожно оглядываясь через каждые десять шагов, потом взяла его под руку и с горечью сказала:
- Мне кажется, ты делаешь глупости.
В автобусе они ехали молча. В Ницце вышли на площади у "Калифорнии", и Малыш Луи, по-прежнему не говоря ни слова, выбрал захудалую трехэтажную гостиницу и снял номер на неделю.
В комнате не было умывальника. На кровати лежало дешевое грубое покрывало. На треножнике из бамбука стоял умывальный таз.
- Я знаю, что делаю, - вдруг прервал молчание Малыш Луи. - И не Жэну, как он ни хитер, меня учить.
В окно вливалась тихая прохладная ночь. С улицы доносился шум проезжавших машин.
- Должен сказать тебе, мне всегда претило, что ты находишься в таком заведении.
Видно, несколько часов, проведенных в автобусе, его разморили. По крайней мере, он был внимателен, даже нежен.
- Ну что ж ты стоишь! Будь как дома. Или не довольна, что я тебя оттуда увез?
- Я думаю только о том, что теперь будет.
И тут его прорвало. Малыш Луи редко в своей жизни так много говорил. Он ежеминутно подходил к окну и выглядывал на улицу, словно его воодушевляли мерцавшие вдали огоньки.
- Вот увидишь, я обделаю все почище, чем Жэн. На, возьми для начала! И он вынул из кармана недорогое гранатовое колечко, украшенное потускневшими жемчужинами.
- Она подарила мне его вчера. Она дарит мне все, что я хочу. В бумагах у нее я нашел квитанцию на норковую шубу, сданную на лето на хранение.
- А кто она такая?
- Прежде всего, фамилия ее не д'Орваль, как она утверждает. По документам она вдова Ропике, урожденная Сальмон. Ясно одно: живет как живется, ничего не делая, и пишет письма нотариусу в Орлеан.
- Зачем?
- А я почем знаю? Завтра или послезавтра ты случайно окажешься в казино, когда мы с ней будем там, и я представлю ей тебя как родственницу.
Луиза покорно слушала, не выказывая ни малейшей заинтересованности. Чтобы хоть чем-то заняться, она привела в порядок белье и одежду, которые успела с собой захватить, и перестелила по своему вкусу постель.
- Вчера я ее первый раз отлупил. Стою я себе в коридоре, болтаю с соседкой - есть там одна цыганка. Она всегда приоткрывает дверь, как только заслышит мои шаги.
Вдруг, как на грех, появляется старуха и поднимает шум.
- А что она потом сказала?
- Когда?
- Когда ты ее поколотил.
- Просила прощения. Упрашивала, чтоб я ее не бросал. Клялась, что покончит с собой, если я уйду. Знаешь что, давай прошвырнемся! Еще нет двенадцати.
Они прошлись по молу. Луиза повисла на руке Малыша Луи, а он, сунув руки в карманы, нарочно делал большие шаги, чтобы заставить ее семенить, пусть помнит о его превосходстве.
Они шли молча, сталкиваясь с людьми, чьи лица с трудом можно было различить во мраке, иногда останавливаясь, чтобы посмотреть на освещенную виллу или затормозившую машину. И вдруг ни с того ни с сего Малыш Луи выпалил:
- Жэн и вся его бражка - круглые идиоты.
У него накипело, и это прорывалось постепенно, в сумбурных фразах:
- Всегда у них так будет... А все оттого, что ума не хватает... Из них всех стоящий парень один Лионец, потому что у него есть опыт. Но и этот думает о себе, что он пуп земли.
- Как тебе кажется, мы на нее не нарвемся?
- На кого это?
- Да на твою старуху.
- Можешь не беспокоиться. В эти часы она всегда торчит в казино, но ставит редко и только по сто су...
Мне кажется, она скуповата.
Он отвечал на ее вопросы, а сам думал о Жэне, Чарли, Лионце, Титеве обо всех тех, кого называли "марсельцами", об этих парнях, которые никогда не принимали его всерьез.
"Оставался бы ты лучше краснодеревщиком", - частенько твердили они ему.
Это и было его ремеслом, настоящим ремеслом.
Когда в начале войны мать его бежала из Лилля от немецкой оккупации, она осела, бог весть почему, в деревушке Ле-Фарле, между Тулоном и Каркераном. У нее на руках было двое малышей, муж еще на родине умер от чахотки, и пришлось наниматься поденщицей.