– Да он же диктатор! – кричу правду о кабане, радуя чекиста, и прыгаю к другому лотку, подальше от облучения.
Не его вина, что видно убийцу; виноваты стоящие над ним убийцы – пару шекелей на реквизит жмут, даже мешочек с бутафорскими яблочками и то приличнее, чем ничего.
– Ой! Ты понял о ком? – кричит чекист, благодарный, что достал меня облучением.
Как были благодарны топтуны в том кэгэбэ, когда мы большой компанией усаживались в ресторане, а у них неожиданно открывалась возможность гульнуть на счёт своего ведомства. Официанты, узнав их, быстро накрывали отдельный стол в конце зала и успевали обслужить всех топтунов: и тех, кто начали есть вместе с нами, и тех, кто в это время опекали нас. А если после мы заходили ещё и в кафэ-мороженное, то можно было поймать благодарные взгляды топтунов от их стола к нашему столу.
– Советский диктатор! – кричу святую правду, взрывая топтуна, и прыгаю в укрытие за следующий лоток.
И продолжаю быстро отовариваться. Выглядываю оценить эффект взрыва. Топтун стоит ко мне спиной, скрючился, только локти ходят, значит, неполадки с облучением от взрыва радости.
– Ты догадался? Правда? – в детском восторге кричит топтун, ремонтируя внутри себя и ища меня.
– Убийца он! – кричу правду и только правду, оглушая топтуна.
И замираю, не шевелюсь в укрытии. Никакого ответа. Только шум рынка и крики торговцев. Выглядываю.
Топтун стоит посреди духана, обалдел от радости, руки не в карманах курточки, а по швам – заставил меня говорить правду и только правду.
Отступаю к кассе и демонстрирую своё поражение – вынимаю из загашника что поприличнее и бросаю к ногам победителя:
– Сколько евреев убито при нём!
Топтун счастлив. Великодушно улыбается, но душа его просит ещё. А я не умею отказывать людям.
– Он своё получит! – кричу топтуну.
Но счастливчику всё мало.
– У-у-у! – машу кулаком в воздухе.
Заворожен большой своей удачей – ему и этого мало.
Хватаю свои сумки и бегом.
Снимки сделаны, голос записан. Сошьют дело о подстрекательстве и мятеже.
И не найдут топтуна Лейба Шварцмана. Найдут только свидетеля для суда надо мной Лейба Шварцмана.
Нашёл его телефон, позвонил, спросил:
– Не возражаете, если я воспользуюсь вашим сравнением «кабан»?
Он не возражал и стал объяснять, почему он употребляет кабан, а не свинья. Мне это было без разницы, я раскланивался, а он быстро говорил:
– Я ещё называю его «шарик».
И начал объяснять, почему шарик. Я выключил телефон.
Кру-тится, вер-тится шар голубой.
Круу-тится, вее-ртится над головой.
Ещё лист обвинения.
Лист 4
Сколько денег угробили чекисты, чтобы дать мне сделать ещё один лист! Может, помогут издать? А потом – удобно кокнуть. И никаких концов.
Обвинение 7
Чекисты оккупировали улочку Атурим сразу, как я оставил в ней машину и пошёл к рынку.
Атурим с односторонним движением, парковка машин с двух сторон, для проезда остаётся узкая полоса; впереди, по ходу движения, пересекается с узкой улицей Раши, а ещё через два дома выходит на просторную Яффо, на которой я повернул налево к моему любимому рынку.
У чекистов времени предостаточно до моего возвращения. Одну свою машину они припарковали недалеко впереди моей, вторую – недалеко сзади.
Когда я вернулся с покупками и начал выезжать на узкую проезжую полосу, обе машины чекистов выехали вместе со мной, и моя оказалась зажатой между ними. Кавалькада из трёх машин приблизилась к перекрёстку с улицей Раши, и эту улицу слева и справа перекрыли ещё две их машины. Передняя машина из моего эскорта наехала на переходную дорожку, передние её колёса переехали, но задние оказались на самой дорожке, и для перехода улицы остался узкий проход между задом этой машины и передом моей.
Переходил улицу всего один пешеход, остальным мешали чекисты. Пешеход был в плаще и держал зонт. Голова вывернута назад и вверх к крыше трёхэтажного углового дома сзади. Туда ему велели смотреть, чтобы не видел меня, но чтобы я хорошо видел его.
Так вывели на меня Дмитрия Сандлера – душевнобольного, преступника и автора жалобы для суда надо мной.
Как будто бывают авторы кроме кэгэбэ!
И у этой книги автор – кэгэбэ!
Я только успеваю записывать.
Съёмка ведётся из передней, задней, двух боковых машин и с крыши трёхэтажного углового дома.
Первая задумка кэгэбэ: "Ааа! Преступник!" Выскакиваю из машины – дождь будет после дождика в четверг – но меня бьют зонтом!
Чудный спектакль! По телевизору будет очень смешно.