– Плохо, – отвечаю про Шарика, который всё ещё крутится-вертится над головой. Застигнутый врасплох, я не вру, а уж тем более не вру дальше: – Не желаю разговаривать.
Ответ выразительный, но не художественный, а для правды жизни приходится давать его в книге. Огорчённый своей посредственностью, продолжаю отбирать помидорки. Чекист отваливает от меня, выполнив задание – узнать мою реакцию. За полной уже ненадобностью в системе Станиславского, сумочку не заполняет и идёт к выходу из духана.
А я вслед ему машу рукой над головами покупателей – привет, мол, съёмочной группе. Должны быть где-то поблизости. Привет от артиста, на которого километры плёнки и там, и здесь не угробили (!) – будет учебное пособие по системе Станиславского – до 2018 года надо получать зарплату.
С какими только красотками меня не щёлкали! Там они были все под Марину Влади, а здесь – с пляжа Тель-Барух. В юбочке короче трусиков, а рука, поднятая с пелефоном к уху, задирает её выше некуда, да ещё наклоняется к окну машины, а я выезжаю с опустевшей стоянки торгового центра моего Рамота-алеф.
– Одну минутку, – говорит и пелефону, и мне, – меня – в Рамот алеф.
– Это Рамот алеф, – отвечаю.
Согласно кивает головой и поясняет:
– Мне туда, – машет рукой в направлении движения машины.
Согласный мой кивок и крупным планом то, откуда торчат её ноги, – говорят телезрителю, что договорились о цене. Ещё несколько слов диктора дополнят портрет убитого. А то, что она осталась одинёшенька на пустой стоянке, – дополнительная краска к портрету убитого: высадил её в безлюдном месте подальше от свидетелей.
Когда приехал на эту стоянку и выходил из машины, сбоку приткнулась машина поперёк моей (как будто нет больше мест), а в ней человек с заданием на лице. Смотрел на него в упор, а он потёр нос.
Так что хотели сказать рукопожатием чекиста? Втёрли убийственную капельку – это само собой – трудовые будни. Но главное – демонстрация силы: вот – твоя рука пишет и без толку, а вот – наша рука Лейба Шварцмана – жива. И кто в чьей руке?
А через неделю ещё демонстрация – благополучия в чекистских рядах, чтобы подорвать морально мои силы. В моём районе вхожу днём в пустой автобус на первой остановке после конечной, а облучатель-отравитель сидит на видном месте, благодушен, одна рука возлежит в открытом окне, вторая покоится на спинке свободного рядом сидения, рубашка белая с короткими рукавами, кипочка чёрная. Я бы внёс маленькую поправочку в реквизит – в этом районе для взрослого дяди с чёрной кипочкой короткие рукава не по возрасту. А вот с демонстрацией благополучия неувязочка – явно спешили, иначе не завозили бы чекиста из другого района на конечную остановку.
Я-то пройдусь и по второму разу, и по третьему, но мне бы и по другим чекистам разок пройтись, пока не кокнули – кто их знает когда.
Лист 8
А моё убийство повесят на одного из неказистых – всё равно ему сидеть за то, на чём его взяли.
Обвинение 11
А ещё через неделю новая демонстрация – на этот раз наглости.
Первая годовщина смерти Учителя. Тихохонькие стоят ученики у входа в его дом. Подхожу, как всегда озабоченный своим: кого-то надо найти и о чём-то спросить. А за спиной чекист громко нарушает святость момента: «И не здоровается!»
Я не оборачиваюсь.
Это он много лет назад занял у меня деньги. И долго не отдавал. Я требовал. Наконец он позвонил, что отдаст возле центральной автобусной станции. Завёл меня за какие-то сараи. Оказалось, что с ним ещё двое, неказистые, неприметные. Там он протянул ко мне руку с деньгами. Я взял и считал. Получалась выразительная съёмка. Диктор не будет долго останавливаться на показанном. А моё убийство повесят на одного из неказистых – всё равно ему сидеть за то, на чём его взяли.
Как и обещал, прошёлся и по Евгению Могилевскому по второму разу. Но обещал пройтись и по третьему.
На демонстрации правых вылезает в первый ряд. Пышная борода. Пялит глаза. Кричит несвязное. Чекисты телевидения дают крупным планом его толстое лицо, а за экраном его крик, потом в кадре группа людей и он в центре, а за экраном их крики. Получается очень смешно. Ещё два чекиста всегда занимают место возле выступающих с микрофоном: с одной стороны стоит не потребная девка, а с другой – придурковатый немолодой с надвинутой на глаза и уши панамкой. Смотрите и судите сами: вот их лица – этих правых экстремистов.
Лист 9
Так мне тошно от всех этих кэгэбэ. В гробу их видеть – вот на это бы побежал.
Обвинение 12
Когда пришла повестка в суд, я засел в своём закутке. Началось творческое затворничество. В закутке раздавались радостные вопли творческих находок и сладострастные хикиканья на разговоры по второй программе радио. День суда приближался, затворничество стало долгим, вопли и хихиканья не утихали.