– Вы Жанна де Бовуа? – с трудом выговорила посетительница, стуча зубами.
– Входите быстрее, – сказала Жанна.
Девушка заколебалась. Жанна поняла.
– Входите же, вы простудитесь, – повторила она. – Вы родственница Исаака?
Она назвала его Исааком, уважая чувства гостьи. Девушка кивнула и переступила порог.
– Я его сестра. Абигейл.
– Идите за мной.
Она повела ее наверх, усадила в кресло, погрузила черпак в корытце, где с некоторых пор постоянно разогревалось вино с корицей, наполнила бокал и протянула его Абигейл. Та колебалась, не смея взять.
– Господь наш, единый для всех, повелел хранить свою жизнь, – сказала Жанна.
Девушка зарыдала. И Жанна поняла: Исидор Штерн умер.
– Где Исаак? – пробормотала Абигейл, отхлебнув вина.
– Он в отъезде вот уже несколько недель. Скоро должен вернуться. Когда умер ваш отец?
– Вчера утром.
– Я глубоко скорблю. Что я могу для вас сделать?
– Не знаю… Правда не знаю… Погребальная служба состоится завтра утром. Я хотела только оповестить Исаака.
Жанна положила руку на плечо Абигейл. Та снова зарыдала.
– Исаак… он глава… он был главой семьи после моего отца… Я не знаю, я просто не знаю, что с нами будет! Мой брат Йозеф слишком юн…
– Сколько ему лет?
– Шестнадцать.
– Абигейл, Исаак в любом случае остается вашим братом. Он позаботится о вас обоих. Я тоже рядом. Я с вами незнакома, но вы для меня как младшая сестра.
Абигейл долго смотрела на нее.
– Я понимаю… – сказала она.
– Что вы понимаете?
– Что Исаак…
– … обратился в христианство, – договорила за нее Жанна.
– Вы очень добры.
– Вам надо успокоиться. Как только ваш брат вернется, я скажу ему. Он навестит вас.
Абигейл встала. Жанна обняла ее и погладила по голове. Девушка прижалась к ней. Любовь к Исааку сплотила их.
– Теперь его зовут Жак, да?
– Да. Сколько вам лет? – спросила Жанна.
– Девятнадцать. Она вздохнула.
– Теперь все захотят взять меня в жены.
– А вы не любите никого из тех, кто претендует на вашу руку?
Она покачала головой:
– За меня должен был решить отец. Теперь решать будет Жак… Я не знаю…
– Возвращайтесь и успокойте брата.
Абигейл исчезла в снежном буране. Черная тень, которую хлестали белые демоны.
Это как будто символ, сказала себе Жанна.
– Хозяйка, в погребе замерзло вино!
В голосе Гийоме звучало отчаяние.
В прошлые годы Жанна слышала, будто в некоторых погребах действительно замерзало вино, однако сама этого никогда не видела. Впрочем, нынешняя зима оказалась самой лютой из всех, что ей довелось пережить: за несколько дней все нищие, пренебрегшие осторожностью ради выгоды и продолжавшие просить милостыню на улице, замерзли насмерть. Они продолжали сидеть и на повозках, куда сваливали трупы, потому что, когда их пытались выпрямить и положить, они просто разламывались на куски, как щепки. Благотворительное заведение для обогрева и прокорма бездомных бродяг, созданное Жанной при городском совете и принесшее ей большую славу, простаивало без дела. Морозы покончили и с обездоленными и с лодырями. Несколько сотен выживших спасались в церквах, но участь их тоже была незавидной: на последней воскресной мессе в Сен-Северен прихожане – все до единого тепло одетые – посинели от холода.
– Придется колоть его топором! – воскликнул Гийоме.
– Это означает, что мы расколем и бочки, – заметила Жанна. – А когда наступит оттепель, будем плавать в вине.
Она спустилась в погреб: стоило выдохнуть в этом ледяном воздухе, от которого трескались легкие, и тебя окутывало облаком пара. Она подумала, что вино оттает, если погреб чуть-чуть обогреть. Конечно, вкус будет уже не тот. Но лучше так, чем потерять три бочки.
– Гийоме, – сказала она, поднявшись наверх, – ступай к кузнецу на площадь Мобер. Узнай, есть ли у него жаровни, знаешь, такие железные ведерки с дырочками, в которых жгут уголь. Если их больше не осталось, закажи штуки три-четыре. И сразу заплати. Если хоть одну возьмешь, купи на обратном пути уголь. А лавкой займусь я.
Покупателей было так же мало, как и накануне.
Гийоме вернулся в четвертом часу пополудни. Он был весь красный с белыми пятнами. Одной рукой он держал две связанные вместе жаровни, в другой тащил мешок с углем. Жанна поспешила открыть ему дверь. Он рухнул на табурет.
– Поднимись наверх, отдохни часок-другой, – сказала ему Жанна.
На помощь она позвала кормилицу. Потом набросала щепок в одну из жаровен, запалила, открыла мешок с углем и заполнила им ведерко. Спустившись в погреб, поставила жаровню в самом центре, подальше от всего, что могло бы загореться. С удивлением обнаружила на полу два крохотных трупика: мыши. Тоже замерзли.
Когда она опять поднялась наверх, кормилица заметила:
– У вас руки черные. И нос тоже.
Жанна пошла к колодцу: вода замерзла. Она разбила на куски ту, что оставалась в ведре, и ссыпала в котел, который подвесила на крюк над очагом. Наконец-то ей удалось вымыть руки и сполоснуть лицо.
В сумерках, наступавших очень рано и почти таких же темных, как ночь, приехал мельник с суржей, которую ждали уже десять дней. Гийоме спустился и помог втащить мешки в дом.
– Баржа вмерзла в лед! – вскричал мельник. – Пришлось выгружать товар и везти по берегу. А в довершение всех наших бед у ворот Сен-Жак стражники ведут настоящую войну с волками! Похоже, у других ворот происходит то же самое! Монмартр! Сен-Дени! Сен-Мартен! Тампль! Так они нас всех сожрут, если раньше мы попросту не обратимся в ледышки!
Но и это было еще не все: у Нельской башни, в самом центре Парижа, два волка напали на мужчину. Еще одного серого хищника прикончили на Главном рынке. Действительно, в поисках пищи хищники пробирались в город по берегам Сены, надеясь поживиться если не человечиной или бараниной, то хоть крысами. Грызуны на морозе становились неповоротливы.
Когда суржу сгрузили, Жанна велела Гийоме отнести вторую жаровню Сидони, чтобы и та прогрела свой погреб. Она спросила, заказал ли он жаровню для лавки на Главном рынке.
– Она будет готова через два-три дня, – ответил Гийоме. – Все хотят греться. Все церкви. И все коллежи, потому что чернила замерзают. Школярам нечем писать!
Он расхохотался. Потом при помощи длинного багра с железным крюком расколол верхний слой льда в колодце и натаскал в дом воды.
– А Боженька как греется? – спросил Франсуа.
На следующее утро Жанну разбудили пронзительные вопли. Она выбежала на лестницу и крикнула:
– Гийоме! Что происходит?
– Хозяйка! Вино оттаяло!
Она не смогла удержаться от смеха.
Звон колоколов странным образом отдавался в ледяном воздухе. Бронза позвякивала, как хрусталь.
Когда пробило восемь, на улице поднялась суматоха. Жанна, сидевшая у окна, встревожилась и стала прислушиваться.
В замке повернулся ключ. Сердце ее подпрыгнуло. Она бросилась вниз по лестнице. Из распахнутой двери клубами шел ледяной воздух. Она перепугалась. Медведь! Но медведь был в сапогах. В шубе и шапке, каких она в жизни не видела, перед ней предстал Жак, который с помощью какого-то человека втаскивал в дом сундук.
Он повернулся к Жанне и улыбнулся. Она словно приросла к месту.
Перед входом стояла повозка. Жак расплатился с кучером и закрыл дверь. И тогда Жанна бросилась к нему. Он обхватил ладонями ее лицо и приник к губам долгим поцелуем.
– Сладкая моя, – прошептал он.
Она помогла ему поднять сундук на второй этаж.
– На четвертом жить нельзя, – сказала она. – Там геенна, только не огненная, а ледяная.
Он был усталый, замерзший и голодный. Она разогрела суп, нарезала ветчину и отнесла наверх вместе с куском масла и хлебом.
– Я раздобыл-таки триста тысяч ливров, – сказал он. – Но каких усилий мне это стоило! Все бумаги у меня.