– Вам нужен управляющий, – сказал он.
– Вы знаете кого-нибудь? – спросил Жак.
– Ремесло это исчезает. Но среди моих людей немало таких, кто восхищается вашими славными начинаниями. К вашему следующему приезду я подберу для вас подходящего человека.
Под конец он сообщил им, что герцог Иоанн II Алансонский арестован и брошен в тюрьму за злокозненные интриги и сговор с англичанами.
Слава богу, королевские осведомители трудились неустанно. Однако Жак и Жанна все же испытали неприятное чувство. Хвалебные гимны не могли заглушить карканья воронов.
9 Двуликий мир
В повозке, увозившей их в Париж, они вели себя так, словно возвращались из дворца короля Артура в Камелоте. Одного взгляда на Франсуа было достаточно, чтобы увериться в благотворности свежего воздуха. Лицо у него округлилось, щеки покрыл румянец.
– Хозяйка, наш мальчуган преобразился! – восклицала кормилица.
Из этого следовало, что Франсуа должен как можно чаще бывать в Ла-Дульсаде. Однако всем вдруг стало ясно, что даже если замок будет отстроен в ближайшие недели, мальчик не сможет жить там постоянно. Ибо пришло время подумать о его образовании: ему необходимо поступить в коллеж, иными словами, в Ла-Дульсаде он будет проводить только каникулы. Самое разумное решение – записать его в коллеж в Орлеане, на полпути между Ла-Дульсадом и Парижем, главное же – подальше от буйных парижских школяров.
Жанна понимала неизбежность расставания, которое пыталась отсрочить, нанимая для сына домашних учителей. У нее сжималось сердце при мысли о разлуке с ним, но хитрить с собой дальше было нельзя.
Да и Йозефа нужно отдать в один из христианских коллежей: образование, которое он получил в йешиве, выбранной для него отцом, не могло подготовить его к жизни на равных в мире неверных. Жак решил, что его следует записать в один коллеж с Франсуа. Жанна согласилась:
– Тогда Йозеф хоть присмотрит за ним!
Впервые в жизни она так остро осознала, что все имеет свою оборотную сторону: появление в их жизни замка Ла-Дульсад, манившего их, словно земля обетованная, неожиданно обернулось пересмотром всего уклада их жизни и потребовало срочных и весьма нелегких решений. Размышлять обо всем этом они начали уже в повозке.
Что станется с Франсуа, когда он попадет в общество других мальчишек? Не будет ли страдать в коллеже от холода? Голодать? Сохранит ли открытый характер, столь радующий его близких?
И еще одна неприятность – отнюдь не самая маленькая – возникла на горизонте. Ее презренный брат оказался слишком близко от Ла-Дульсада. Она не сомневалась, что рано или поздно Дени явится и начнет терзать ее, пытаясь осуществить свои темные замыслы.
Другое следствие визита в Ла-Дульсад: из случайных разговоров с Жаком Абигейл с изумлением поняла, что, став христианкой, она получила право владеть землей и домами в любой провинции королевства, что евреям было запрещено.
– Нам пора перестать называть тебя Абигейл, – заметил Жак. – Это довольно странное для Франции имя, к тому же тебе уже дали другое.
Отец Мартино действительно окрестил ее Анжелой, но это имя вызывало у нее смех. Она не находила в себе ничего ангельского.
Зато Йозеф легко принял свое новое имя – Жозеф. Тем более что оно не сильно отличалось от прежнего.
Жак тоже задумался о своем будущем. Он не мог устоять перед очарованием замка, но даже если бы и попытался, ему пришлось бы смириться с очевидностью: он знал, что отныне Жанна будет проводить там большую часть года, а расставаться с нею надолго было выше его сил. При этом он не понимал, как можно совместить банковские дела, требующие разъездов, с долгим пребыванием в деревне.
Наконец, Жанна столкнулась с изменениями в глубинах собственного сознания, которые сбивали ее с толку. В течение нескольких месяцев она обдумывала, как пустить в оборот свой небольшой капитал. И вот, с одной стороны, она убедилась, что вкладывать деньги в фермы очень выгодно, хотя о предполагаемых доходах пока можно было только догадываться; с другой – она внезапно открыла, что все прежние ее сомнения и соображения утратили смысл. Жак заверил ее тоном, не допускающим возражений: его деньги принадлежат и ей тоже. Значит, они богаты. Вместе с отцовским наследством состояние Жака достигло суммы в двести пятьдесят тысяч ливров, а если к этому прибавить ее накопления, не считая даже дома на улице Бюшри, то в целом у них есть триста тысяч ливров. Разве ей нужно больше?
Главное же, впервые в жизни, которая казалась ей уже достаточно долгой, она не могла думать о себе в единственном числе. Начиная с первых пышек, проданных перед Корнуэльским коллежем, она всегда действовала на свой страх и риск. Но теперь их двое. Такого она не испытывала никогда, даже с любимым Бартелеми: Жак и она были отныне как бы один человек с двумя головами. Когда они осматривали замок, она сразу поняла, что им здесь жить как супружеской чете. В Париже Жак жил у нее, на улице Бюшри; но тут они поселятся вместе, в общем доме.
Эта мысль наполнила ее восхищением.
– Я хочу собаку! – сказал вдруг скучавший в повозке Франсуа. – Собаку и лошадь!
Это напомнило Жанне о Донки. Верный и ласковый ослик, по-прежнему служивший в Париже и таскавший мешки с суржей с улицы Бюшри в лавки на улице Монтань-Сент-Женевьев и на Главном рынке, был не вечен. В порыве благодарности за прошлое Жанна решила, что последнее свое пристанище он должен обрести в деревне.
Наконец они вернулись в Париж. Это произошло в канун Пасхи.
Гийоме встретил их радостно:
– Я скучал без вас, хозяйка!
Дом он протапливал сверху донизу, но жаровню в подвал больше не приносил, поскольку стало тепло. И он тоже восхитился переменой в облике Франсуа.
За ужином Жанна объявила, что семейству де л'Эстуаль хорошо бы в полном составе отправиться завтра в церковь на пасхальную службу.
Ее предложение встретили озадаченным молчанием. Есть столько христианских праздников, почему именно этот требует их непременного присутствия?
– Потому что, – объяснила она, – это главный праздник христиан: они торжественно отмечают воскресение Господа нашего Иисуса Христа. – На самом деле она повторяла слова отца Мартино.
Жозеф, похоже, хотел было протестовать, но сдержался в присутствии кормилицы и Франсуа. Жак, Анжела и он вслед за ними согласились уважить желание Жанны, ибо того требовали и правила приличия, обязательные для новоиспеченных католиков, вдобавок обласканных королевской милостью. Однако, когда кормилица и Франсуа поднялись в спальню, Жанна спросила у Жозефа, что он хотел сказать.
– Я прочел Евангелие. Если он воскрес из мертвых, почему не предстал перед гонителями своими, чтобы поразить их?
Жанна растерялась. Она никогда не открывала Евангелие, знала только короткие отрывки, которые отец Годфруа читал когда-то в церкви Ла-Кудре. Для нее Иисус был Сыном Божьим, которого Господь послал на землю, чтобы искупить грехи человечества. Его распяли, но он воскрес. Вот, собственно, и все. Кто не верит в это, попадает в ад.
– Что ты говоришь?
– То, что сказал.
Со времени поездки в деревню они перешли на "ты". Жанна по-прежнему не находила ответа, и это все больше нервировало ее. Жак сидел, не раскрывая рта.
– Жозеф, прошу тебя, не надо теологии, – вмешалась Анжела. – В религиозных книгах полно непонятных вещей, например, огненная колесница, которая вознесла пророка Илию на небо. Если бы в присутствии отца я посмела подвергнуть хоть одно слово сомнению, он бы выпорол меня до крови! К чему все это?
– Дети мои, – сказал Жак, – умоляю вас не высказывать вслух подобные мысли! Вы кончите жизнь на костре как еретики, и риск тем более велик, что вы новообращенные. Подумайте, какое зло вы можете причинить этим Жанне, ведь именно она добилась для вас королевской милости. Не говоря уж обо мне.
– Я буду молчать из любви к Жанне, – сказал Жозеф с лукавой улыбкой.
– Спасибо, – отозвалась Жанна. – Но мне все же хотелось бы узнать ответ на вопрос Жозефа.