Теперь о том, что нас ждет из-за наращивания стратегического ядерного потенциала США. Когда заходит дискуссия на эту тему, я всегда задаю один простой вопрос: господа хорошие, а как мы высчитываем теперь неприемлемый ущерб? В основе концепции сдерживания лежит очень простая вещь — потенциальный враг должен знать, что мы можем причинить ему неприемлемый ущерб. И это удерживает его от агрессии. И я спрашиваю не только экспертов, но и всех сидящих в этом зале: как вы думаете, американский президент, у которого есть коварный план нанести ядерный удар по России, он как будет высчитывать неприемлемый ущерб. Он рискнет положить на стол 5/6 населения страны?
А вопрос у меня совершенно простой, я вдруг обнаружил противоречие между буквально трагическим накалом господина Кургиняна и довольно оптимистическим подходом моего коллеги Игоря Коротченко. Вот, господа, вы между собой определились? Современная конкретная политика Российской Федерации в отношении ВПК, она правильная или неправильная?
Коротченко: У нас нет никаких противоречий!
Кургинян: А если они есть, то что плохого?
Коротченко: На чем основана сегодняшняя российская военная мощь? Она основана на советском военном наследстве.
Гольц: Господин Кургинян говорил о трагической ситуации, которая сложилась.
Кургинян: Вы меня спрашиваете?
Гольц: Да… Нет…
Кургинян: Кого-то спросите? Господина Коротченко — пожалуйста.
Коротченко: То, что Сергей Ервандович говорит о том, что действительно идет деградация, скажем, по обычным вооружениям — это налицо, никто сегодня не скрывает.
Гольц: Так она и по ядерным идет, у американцев в два раза больше носителей, чем у нас.
Коротченко: …И те 20 триллионов рублей, которые выделяются на государственную программу производства вооружений, они призваны в первую очередь насытить российскую армию новыми системами вооружений. Но мы во многом будем базироваться на советском военном наследстве. И ничего плохого здесь нет.
Последний тезис. Что касается по США — не надо драматизировать. Ну, понимаете, создается материальная основа для того, чтобы обнулить наш ядерный потенциал! Зачем они это делают, если мы им не противники? Зачем разработана концепция глобального удара? Это инструмент первого удара, это инструмент ведения войны. Не факт, что это произойдет, но это может произойти через 15–20 лет. Тем более если мы не сможем провести внутреннюю модернизацию, достаточно эффективную.
Сванидзе: Спасибо.
Кургинян: Я-то могу отвечать?
Сванидзе: Спасибо. Виталий Васильевич, слово вашей стороне.
Шлыков: Последние тезисы Игоря Коротченко, что мы строим нашу политику перевооружения на советском наследстве, меня смущают. Я предпочел бы, чтобы мы строили нашу оборону по-новому. Потому что Советский Союз, как мы не объясняем невиновность в этом ВПК, потерпел поражение.
Напряжение, ресурсы, которые имеет Россия, совершенно не сопоставимы с теми, которые были у Советского Союза. Поэтому сравнение с американцами, в том, что называют «подсчетом бобов» («beancounting») сами американцы — сколько вертолетов, самолетов, ракет — неубедительны. Мы не знаем, какие ситуации нам даст будущее. Я считаю, что ВПК — это сложная задача, комплекс — нужно строить так, чтобы он был самонастраиваемый и отвечал, имел потенциал ответа на любые возможные угрозы.
А если мы сейчас вложим 20 триллионов рублей по новой программе в совершенно конкретные по программе системы оружия до 2020 года, не очень зная, что произойдет с вооружением в других странах, и не оставляя практически никаких денег в этой программе на разработку новых систем. 71% из этих 20 триллионов предназначен просто для производство нового, так сказано, современного оружия, с тем, чтобы мы имели к 2020 году 70% нового оружия, — только. А что будет на следующем раунде после 2020 года?
Острецов: Дело заключается в том, что речь не идет о взрывах каких-то мелких бомб, которые террористы принесут. Речь идет о государственном ядерном терроризме — это основная угроза. И вся техника, которая создается сегодня, она нуля не стоит против этих угроз. Потому что минирование побережья… Сегодня наиболее уязвимыми точками являются побережье США, побережье Китая, Израиля возле Тель-Авива и Персидский залив. Наиболее уязвимы — это есть анализ.
Коротченко: Какое это имеет отношение к России?