Через минуту он уже храпел.
– Хороший парень, – сказал Вергасов. – И офицер толковый.
Ильин посмотрел на спящего Коновалова, кивнул головой и встал.
– Я пойду, товарищ капитан. Третий час уже.
– Да куда вы рветесь? Садитесь. Кто там с вами дежурит?
– Кривенко, командир взвода.
– Вот пускай и посидит за вас. А мы с вами еще по одной.
– Спасибо, мне не хочется.
Вергасов, ничего не сказав, разлил остаток водки в стаканы и протянул один Ильину.
– Нельзя отказываться, когда начальство предлагает. Валяйте.
Ильин покосился сначала на стакан, затем на Вергасова, вытер зачем-то тыльной стороной руки рот, сделал несколько глотков и снова поперхнулся.
– Не могу больше… – Он сконфуженно улыбнулся.
Воцарилась пауза. В сенях завозились и закудахтали куры.
Вергасов прошелся по комнате, вернулся к столу, заткнул пустую бутылку пробкой и зачем-то поставил ее за комод. Ильин искал свою пилотку.
– Вот она, ваша пилотка, на кровати.
Ильин надел пилотку, помялся.
– Так не забудьте, в семь ноль-ноль.
– Не забуду.
Ильин козырнул и вышел.
Вергасов несколько минут ковырял вилкой винегрет, потом, подойдя к окну, распахнул его. На дворе светало, хотя солнце еще не взошло. С речки тянуло сыростью. Широкая деревенская улица была пуста, и только в самом ее конце, около церкви, маячила долговязая фигура Ильина, которого за километр можно было узнать по смешной, подпрыгивающей походке.
«Завтра же схожу к Петрушанскому», – решил Вергасов.
Он посмотрел на стол, который не хотелось сейчас убирать, прикрыл его газетой и, не раздеваясь, растянулся на кровати.
– 5 –
Это была последняя мирная ночь батальона. На следующую он выступал на фронт. А еще через две оказался на передовой.
Шла самая напряженная фаза боев. После долгого затишья наши войска форсировали Донец, захватили плацдарм и теперь расширяли его. Сплошной линии фронта не было. Была река с понтонными мостами, которые нещадно бомбились немцами, было одно накрепко захваченное большое село Богородничное, а остальное – рощи, лесочки, овраги, высотки, балки – заполнили передвигающиеся в разные стороны и часто находящиеся друг у друга в тылу части немцев и наших, которые то сталкивались, и тогда начиналась перестрелка, то расходились и опять сталкивались, только уже с другими отрядами, окапывались, потом получали приказ и куда-то перебрасывались, опять натыкались на противника – одним словом, обстановка складывалась не слишком ясная, хотя и довольно обычная для первых дней боев на незнакомой местности.
Вергасов получил приказание захватить рощу «Тигр», в двухстах метрах западнее дороги Богородничное – Голая Долина, окопаться там, занять оборону и силами батальона разведать противника в районе высоты 103,2 и Г-образного оврага.
Вергасов больше всего в жизни любил такого рода операции, когда надо что-то искать, хитрить, когда нету этих чертовых, развитых в глубину оборон, с их бесконечными минными полями и заранее пристрелянными огневыми точками, когда авиация противника ничего не может сделать, так как сама не знает, где мы, где они, – короче, когда есть простор для тебя и для твоей инициативы.
Однако с первых же шагов Вергасова постигло разочарование. Тщательно продуманный план захвата рощи применить не пришлось – немцев в ней не оказалось, и, кроме полусожженного «Бюссинга» и десятка ящиков со сгущенным молоком, трофеев тоже не было. Ну что ж, тем лучше. Вергасов в темноте занял оборону и тут же выслал разведку на высотку и в овраг. Разведчики вскоре приволокли языка – молоденького, очень хорошенького белобрысого мальчика – ефрейтора, подстриженного под бокс, который сказал, что немцы и не подозревают, что у них совсем под боком наш батальон, и даже считают, что Богородничное опять, мол, занято ими. В овраге, по его словам, не было никого, а на высоте 103,2 стоят только два пулемета – самый правый фланг правофлангового батальона 136 пехотного полка. Что находится правее, он не знает, – кажется, ничего. Парень говорил охотно и как будто не врал – у комбата был наметанный глаз.