Наши женщины выносят Мухаммеду бананы, манго, включают на веранде свет, кладут на стулья матрац, стелют чистые простыни, уговаривают малыша поесть и лечь спать, но мальчика это только пугает, и он рыдает ещё сильней.
Тогда выхожу я и говорю Мухаммеду:
— Ма-а-леш, — чуть растягивая «а», как это произносит его отец.
Я пытаюсь объяснить, что папа ушёл на работу и принесёт оттуда деньги, купит фасоль и сварит вкусную еду. Папа будет очень рад, если увидит, что его сын спит.
То ли магическое «малеш», то ли мои объяснения подействовали на мальчугана, но он перестаёт плакать.
Мы уходим, чтобы не смущать его.
Мухаммед съедает фрукты и засыпает, свернувшись клубочком на земле. Уже спящего его переложили в постель, где и застал его утром отец.
Когда мы рассказали ему о горьких слезах мальчика, он грустно улыбнулся и сказал просто:
— Ма-а-леш».
Евгений Фёдорович остановился и вопросительно посмотрел на сидящих напротив слушателей. Но первой дала оценку неожиданно Рита:
— Зеня, ты карашо писал. Я не есть всё поняла, но ма-алеш. Карашо.
Все смеются, кроме Халимы, которая сидит, прижавшись ко мне и тоже вступает в разговор:
— Ты, очень хороший, папа. Рассказы хороший. Ты любишь человек.
— Да-да, именно так, — согласно кивает головой Олег.
Его мнение особенно важно для нас всех, ибо Олег работает главным редактором географического журнала.
— Эти миниатюрные картинки жизни Судана показывают, прежде всего, любовь автора к человеку, что правильно подметила Халима. Я думаю, мы можем опубликовать эти зарисовки. Но я надеюсь, у вас ещё что-то есть. Давайте послушаем. Это интересно.
Я с удовольствием наблюдаю, как взволнованный похвалой Евгений Фёдорович перебирает листы бумаги, находя следующий рассказ. Волнение перехватывает ему горло, но он справляется с ним и продолжает читать:
Юг страны приятно удивляет своими людьми, многообразием племён, их обычаями, но, прежде всего, необыкновенной приветливостью местного населения. Где бы мы ни оказались, куда бы ни завез нас выносливый лэндровер, всюду встречаем радостные лица. Хорошо ли одеты эти статные, высокие люди или только с набедренной повязкой, несут ли женщины кувшины, идут ли мужчины с копьями или дубинками, всегда, встречая русских, они останавливаются, улыбаются, и приветственно машут руками.
Совершенно незнакомые арабы подходят, здороваются за руку и спрашивают: «Инта коис?», что означает: «Тебе хорошо?». Не случайно эти арабские слова выучиваются нами прежде всего.
Шестилетний негритёнок Камис из племени занди приходит к нам почти каждый день, протягивает вперёд руку и с самым серьёзным видом спрашивает:
— Инта коис?.
А если спросить Камиса, хорошо ли ему, он почти всегда восторженно восклицает:
— Ана коис! — то есть «Мне хорошо». Но иногда, если ему очень хочется есть, он грустно показывает на живот, который был целый день пуст и говорит:
— Ана ма коис.
Мы уже понимаем, что ему теперь совсем не хорошо и кормим мальчика. Тогда опять он радостно говорит:
— Ана коис.
Слово «коис» здесь часто употребляют в разговоре. Даже когда гибнут родственники или близкие.
— Что же тут хорошего? — спрашиваем мы и слышим печальное и утвердительное «коис».
Нам объяснили, что если умер человек из племени баланда, то три ночи подряд будут стучать в посёлке барабаны, а племя будет танцевать, провожая душу умершего. Потом на могилу поставят чашу с водой и пищу, чтобы не голодала душа в дороге. Коис.
Но есть такие моменты, когда это слово не произносят совсем. Мало школ на юге — плохо. Почти нет транспорта — плохо. Еды мало — плохо. Болезней много — плохо. И вот с надеждой смотрят на нас африканцы и опрашивают:
— Инта коис? — ожидая утвердительного ответа, потому что они знают: если нам хорошо, им тоже будет хорошо и всем будет хорошо. Коис».
— Замечательный рассказ! — восторженно говорит Олег. — И опять же, какая большая любовь к детям.
— Я знай Камис. Он умирал потом, — говорит Рита. — Карашо мальчик.
— Это удивительно, — говорит Анна, — вы же прекрасно видите всё и замечательно описываете. Вы пишете сейчас?