Халима после небольшого перерыва, связанного с рождением ребёнка, вернулась снова на работу в посольство. Малышку мы часто отвозим моим родителям, которые её безумно любят. А они живут у меня дома, ожидая, когда отрегулируется положение на Украине, напоминающую нам своими беспорядками положение в Судане, с которым у нашей семьи теперь так много общего, ведь у меня родилась суданская девочка, у меня суданская жена, значит, суданская любовь, начавшаяся сорок лет назад, продолжается.
Что же касается совпадений в наших с Евгением Фёдоровичем судьбах, то чего только в жизни не бывает? Говорят, жизнь идёт по спирали, порой возвращаясь на круги своя. Но всякий раз этот повтор чем-то всё же отличается от предыдущего. Вот и у нас так произошло. Где-то в Африке жизнь идёт, как и сорок лет назад, а где-то, как у нас в стране, всё радикально изменилось. Вопрос только в том, что лучше. Войны идут и здесь, и там, но разные. Люди гибнут и здесь и там, но по-разному. Хотя все народы хотят жить в мире. Но мир почему-то не может жить в мире. Вот и крутится время, повторяясь, в поисках лучшего.
А я задумался вот ещё над чем. Почему Евгений Фёдорович, когда был в письмах Юджином, начал писать свои рассказы, а вспомнил о них лишь через сорок лет? Сорок лет не мог или не хотел писать. И я думаю, ответ лежит на поверхности.
В последнем письме он упоминает, что начал писать и мечтает стать писателем. Это было время его окрыления любовью. Тогда он ещё не получил письма от своей любимой с информацией о готовящемся замужестве. Но вот это письмо пришло. И тут же на волне отчаяния от неразделённой любви рождается другая любовь, которая является ответом на любовь к нему суданской девушки, тем ответом, который он ожидал, но не получил сам.
Однако и эта любовь не получила продолжения теперь уже по политическим причинам межгосударственных отношений. Это крах надежд. Крах творческих сил.
Сорок лет человек не находит себе любимой, которая бы возродила жизнь. Он живёт другими интересами. Он уходит в политическую борьбу. И вдруг узнаёт, что у него есть где-то женщина, которая все сорок лет пронесла с собой любовь к нему, узнаёт, что у него есть и любящая его дочь.
Оказывается любовь существует. И он снова ожил для любви. В нём снова родилось творчество. Он стал-таки писателем, о чём мечтал ещё в юности.
Поистине, великая сила — любовь.
А у меня всё не выходит из памяти рассказ больного человека. Я долго не решался говорить об этом с Евгением Фёдоровичем. Но однажды всё-таки, выбрав время, когда никого из наших женщин рядом не было, я сказал:
— Всё собираюсь, вам рассказать и никак не могу, но надо. В Киеве в больнице я встретил одного больного, оказавшегося мужем вашей сокурсницы Юли.
— Что ты! — воскликнул Евгений Фёдорович. — И Юля была там?
Столько было надежды в его голосе, что я понял: он всё ещё любит Юлю.
— Нет, её там не могло быть, потому что она погибла, — ответил я и с тяжёлым сердцем рассказал грустную историю, которую довелось услышать в больнице, и о неожиданной смерти рассказчика.
— Вот, значит, как она могла любить, — проговорил тихим голосом Евгений Фёдорович. — Это была великая любовь. И он, ты говоришь, обвинил себя в её смерти. Что ж, может, он прав. Да и я, наверное, тоже виноват перед Юлей, что не сразу признался в любви.
И как бы в продолжении этой мысли, не останавливаясь, Евгений Фёдорович прочитал стихи, словно выливая их из души: