— Смотри, Саша, у нас с Индией хорошие отношения. Не сделай так, как в Сомали. А то ты прилетел, и Сиад Барре сразу разорвал с нами отношения.
Но в тот момент нам было не очень до смеха. Валерий Викторович, оставив нам свои рекомендации, отбыл оповещать других специалистов, а мы ещё немного посидели, обсуждая дальнейшие действия, и завалились спать. Утро вечера мудренее.
После завтрака Бандзава взял меня с собой в министерство сельского хозяйства, чтобы хоть что-то успеть показать. Потом доставил меня в посольство, где у меня с извинениями забрали выданную вчера месячную зарплату, оставив командировочные за три дня. А что я мог на их шиллинги купить в оставшиеся полдня, когда по городу ходить нельзя? Куратор подвёз на машине к вилле и умчался: дел невпроворот.
Я стою у калитки. Нажимаю кнопку звонка. Никто не выходит. В это время по тротуару проходит сомалиец в рубашке грязного цвета, джинсах и сандалиях на босу ногу. Поравнявшись со мной, плюёт в меня. У меня возникло естественное желание ответить ему кулаком, но вспомнил слова куратора:
— Имейте в виду. Отношение к нам резко изменится. Возможны провокации. Ни в каком разе не вступайте в конфликты.
Сдержался, хоть и услышал за стеной остервенелый лай нашего пёсика. А тут и переводчик Женя подошёл. Но сомалиец уже удалялся, не оглядываясь. Потом меня хвалили за сдержанность. Надо понимать, что простые сомалийцы не понимали ситуацию. Им сказали, что русские против них, и они сразу переменились к нам. Но а те, кто понимали суть происходящего, почти плакали при расставании.
Мы устроили в этот вечер проводы. Приезжали некоторые сотрудники министерств, кто посмелее. Пригласили из болгарского посольства. Выпивки, сыра, колбасы и консервов я привёз много. За вечер со всем не управились: половину раздарили. Информация по первым отъезжавшим пошла, что на таможне всех шерстят по полной программе. Мои товарищи растерялись, не зная, что можно вывозить, а что нельзя. Стали выбрасывать из чемоданов кораллы, которые доставали с морского дна, ракушки. А я взял всё это себе в опустевший от продуктов чемодан. Подумал, что хоть что-то в память себе оставлю.
На следующий день, перед отъездом достал фотоаппарат и стал фотографировать на вилле друзей, пёсика, саму виллу кое-какие виды города за стеной. Ну, не мог оставить фотоаппарат без дела. И в аэропорт прибыл с фотоаппаратом на груди. А там увидел целый спектакль. Журналисты понаехали. Со всех сторон снимают на кинокамеры, как русские выезжают из страны. Таможенники раскрывают все чемоданы, достают купленное женское бельё и другие товары и показывают демонстративно перед объективами. При прохождении личного досмотра отбирают сомалийские шиллинги, говоря, что они награблены. То есть отношение изменилось на диаметрально противоположное.
Татьяна Андреевна и тут оказалась рядом со мной. Узнав, что отбирают деньги, она пришла в ужас.
— Ой, Саша, я не знаю, что делать. Это ведь единственные деньги, которые я получила, и те отберут. Я их спрячу в бюстгальтер.
— Ни в коем случае, — говорю я решительно. — Что это у вас на руке?
— Плащ.
— Положите деньги во внешний карман плаща и идите.
Она так и сделала. И как же она была счастлива. Потом, когда мы снова встретились после прохождения таможни, она стала благодарить меня, восторгаясь моей находчивостью.
— Представляете, — говорит, — женщина, проверявшая, меня всю раздела донага, а в плащ не заглянула. Какой же вы прозорливый.
Сам я тоже проходил проверку с фокусами. Первым делом таможенник попросил у меня фотоаппарат, чтобы увидеть там плёнку. Меня ужаснула мысль, что пропадут единственные кадры, которые я сделал на этой земле. Поэтому говорю таможеннику, что сейчас открою аппарат, а сам начал быстро перематывать плёнку. Тогда ведь цифровых камер не было. Раскрой он камеру, и вся плёнка засветилась бы, и все мои старания пошли бы прахом. Так что пока сомалиец смотрел на другие вещи, я скоренько смотал плёнку в кассету, раскрыл камеру и показываю, говоря на английском: