Семенов произвел «чрезвычайно благоприятное впечатление» на капитана Р.Б. Денни, помощника британского военного атташе в Пекине, спешно откомандированного в Манчули. Семеновская армия теперь насчитывала 750 человек: 180 русских офицеров и кадетов, 270 казаков и 300 монголов; вскоре к ним присоединилось 300 военнопленных сербов. Денни чувствовал, что Семенов заслуживает серьезного отношения. Британское правительство независимо пришло к такому же выводу задолго до того, как рапорт Денни достиг Лондона. В первые дни февраля Семенов получил 10 тысяч фунтов стерлингов и обещание получать такую же сумму ежемесячно без всяких условий вплоть до особого уведомления. Выплаты осуществлялись через британское консульство в Харбине.
Французы, проинформированные о выплате, также начали субсидировать Семенова, а японцы – кроме денег – предоставили оружие, боеприпасы и «добровольцев». «Добровольцы», прибывшие в Манчули в гражданской одежде, не только пополнили расчеты полевых пушек Семенова, но и составили цвет его пехоты. (Большинство «добровольцев» – если не все – были резервистами, и вовсе не самыми лучшими. Из первых 400, присоединившихся к Семенову, 100 человек пришлось отправить домой за участие в пьяных драках и за другие нарушения дисциплины.) Япония, единственная из трех благодетелей Семенова, в некоторой степени контролировала его действия: к его штабу на постоянной основе был прикомандирован энергичный офицер капитан Куроки, и влияние Японии было столь велико, что, по сути, Семенов был ее марионеткой.
В первые недели 1918 года атаман олицетворял желанное чудо – этим можно объяснить ту поразительную поспешность, с коей три иностранных правительства поспешили поддержать его. Однако была одна сила, от которой Семенов имел полное право ожидать поддержки, какой бы хрупкой ни была возлагаемая на него надежда, и от которой он – за исключением скупой финансовой помощи – ничего не получил. В Харбине, менее чем в 650 километрах от Манчули, находилось очень много русских. Большая русская община, руководимая почтенным генералом Д.Л. Хорватом, пополнилась людьми, успевшими выбраться из России. Многие из них были офицерами. Мало кто искал в побеге спасения или же дальних путешествий. Большинство бросились во временную (как почти все они искренне верили) ссылку, рассчитывая на шанс нанести ответный удар по ненавистному режиму, и в своем поведении подчинялись именно этому расчету.
В переполненных холлах и залах отеля «Модерн» звенели шпоры, произносились патриотические тосты, на глаза наворачивались слезы. Знатоки анализировали слухи, мошенники плели интриги, спекулянты наживали состояния, офицеры чистили эфесы и салютовали при встрече, дамам целовали ручки. Однако, за исключением немногих подозрительных и достойных жалости авантюристов, никто не покинул сцену, на которой разыгрывался сей военно-патриотический спектакль и не сел в поезд, направляющийся в Манчули.
В Лондоне вряд ли могли предвидеть неспособность Семенова привлечь соотечественников к своему делу, а потому довольно долго не замечали происходящего. Все русские, которых или о которых кто-либо знал, постоянно говорили о необходимости бороться с большевиками, и, поскольку Семенов был единственным русским – во всяком случае, единственным на Дальнем Востоке, – кто действительно это делал, подразумевалось, что он представляет некое «национальное движение». Какое заблуждение! Семенов не представлял никого кроме самого себя. Но это было вполне естественное заблуждение, и британцы продолжали, правда, все более и более неохотно, его поддерживать. За пару дней до того, как начальник военной разведки послал телеграмму с предписанием перехватить Колчака в Сингапуре, британского министра в Пекине уполномочили предоставить Семенову две 5-дюймовые гаубицы со склада охраны дипломатических представительств в Тяньцзине. Эти древние орудия, «тайно» отправленные по железной дороге, несколько дней продержали в Мукдене, пока японское железнодорожное начальство не получило приличную взятку.
Поначалу британцы считали Семенова (выражаясь языком конских скачек) самодовольным аутсайдером. Но в начале февраля министр иностранных дел Бальфур предложил американскому правительству через полковника Хауса, личного советника президента Вильсона, «поставить на Семенова», поскольку «невероятно важно поддерживать любое истинно русское движение в Сибири». Вряд ли слова «истинно русское движение» можно было отнести к собравшейся в Манчули ватаге бывших китайских бандитов, монгольских угонщиков скота, японских наемников, сербских военнопленных и казаков-авантюристов. Вашингтон отверг британскую идею из принципиальных соображений, хотя, как и Бальфур, об истинном положении дел и не подозревал. Америка все еще категорически выступала против вторжения в Сибирь, главным образом потому, что подобная политика, какую бы форму она ни приняла, обеспечила бы Японии доступ на континент.