ОБИДЫ
Говорят, что слоны помнят обиды всю жизнь. И тот, кто работает со слоном во время обучения, все время настороже, чтобы не оплошать как-нибудь, ненароком не обидеть.
Да что слон, он, можно оказать, царской породы. Собачка какая-нибудь, и у нее своя память, своя гордость.
Пятилетний пес, обычно добрый, приятельски расположенный к людям, сдержанный, умница, неожиданно бросился на гостя. Рвался с поводка, лютовал так, даже пена выступила на морде. Начали вспоминать, оказалось, когда-то этот редкий гость пнул надоедливого щенка ботинком, да так, что тот отлетел в угол, ударился головой, завизжал… И, выходит, запомнил обиду. Другого объяснения не было.
Христова церковь призывала прощать всем, врагам своим прощать. Но можно ли прощать по тем законам добра и справедливости, к которым пришли люди на каменистом пути своем, можно ли прощать по этим законам добра насильникам, клеветникам, оскорбительному цинизму силы и безответственности?
Сколько раз бабушка пыталась повернуть Алешу на тихую дорогу христианских добродетелей: веди себя, как повелел господь, и будешь словно в саду под цветущей липой — запах от нее такой… Пчелки гудят. Тишина и благодать.
А дорогого внучка то на руках принесут, голову разбили: камнями сбивали «кашку» — цвела акация; то рубаха до пупа располосована — лазил где-то, зацепился за сук или гвоздь.
— Да-а, он меня знаешь как ударил! — кричал Алеша, судорожно сглатывая кровь. И тут же сладострастно припоминал: — И я ему знаешь как дал, под самое дыхало…
Нет, бабушка не напоминала, что надо подставить левую щеку, если тебя ударят в правую, — слишком трудной была ее жизнь, много зла и горя помнила. Одному она учила Алешу:
— Не чипляйся ты до тех, что сильнише. Обмынай их, моя дытыно!
Не то чтобы у Алеши был драчливый нрав, играть любил и в играх первым хотелось быть, это верно, но разве всех обойдешь. Сильных и злых.
В саду у Яловых было две приманки: ранние черешни и яблони — особенно одна из них, белый налив, — первые яблоки на ней созревали. Вот Алеша в летнюю пору проходил как-то дозором по своему саду, на ходу дожевывал пирог, рядом, как и положено хозяйской собаке, — Димка, помахивала хвостом, заглядывала в рот, прикидывала, что достанется на ее долю.
Вдруг затормозила, умильную улыбку вмиг стерло с ее морды, ухо настороженно поползло вверх. Молча рванулась вперед. Алеша за ней. От черешни метнулся какой-то парубок в черных штанах и серой рубахе. Димка уверенными, сильными скачками настигла его у придорожного рва.
— Димка, назад! — крикнул Алеша.
Но разве послушает тебя разъяренная собака! Шкодливый парубок, крутясь на месте, пытался отбиться здоровенной палкой. Димка наседала на него. Прыгнула, сбила с ног, вцепилась в штаны. Хорошо, что дядько Иван случился с вилами, отбил парубка.
Оказалось, Семен Старушенко, ходил в женихах, а туда же, полез за черешней. Вот Димка и располосовала ему штаны.
Вечером собралась гулянка: табунок парубков и дивчат на углу у спиленного берестка. Как обычно, они там «тырловались» — бабушка так о них, будто о стаде. Тут же детвора крутилась, полный месяц светил вовсю, видно как днем. Как только Алеша заметил подходившего Семена, запрыгал на одной ноге, заорал во все горло:
— Ну что, попробовал черешни? Добрая? Где твои новые штаны?
Дружки-приятели Василь и Мишка поддержали: затопали, засвистели.
Соседская девка Пронька тут как тут. Начала разглядывать Семена, кое-где сердобольно ощупала:
— Де ж у тебя рана, сердешный? Казали, собака у тебя половину выхватила… И не присядешь теперь рядком, не пригорнешь меня, бидну. Штанов лишился. Сменил, мабуть…
Кто-то из парубков бухнул, как, мол, не сменить, если в них полно наложил.
Семен набряк весь — приударял за Пронькой, чуб выпускал из-под козырька, глаза бандитские, — рявкнул на Алешу. Кто-то подставил ногу, и Семен — в пылюгу.
Алеша вскоре и забыл про все это. Мало ли забот в детстве. Но Семен не забыл.
Дом Старушенко стоял под горой. Каменный, с верандой, оплетенной хмелем. Когда-то богатый, теперь он был в запустении. Хотя и был у него новый хозяин. Во времена гражданской войны проходила через село красноармейская часть, на постое у вдовы оказался молодой паренек из дальних вологодских краев Федор Белов. Чем она приворожила его? Не забылась, года через два, уже после окончания войны, вернулся Белов в Тихое село, женился на вдове, у которой от прежнего мужа-солдата, сгинувшего где-то под Перемышлем в империалистическую войну, оставалось трое детей и разоренное хозяйство. И стал поживать мирным хлеборобом. Постарше вдова его была, высокая, худое лицо с исплаканными глазами. Жили на отшибе, На глаза людям редко попадались.