Яловой не прислушивался, о чем там за подвижной стенкой шел разговор. Он стоял у печи, смотрел на сеющийся за окном дождь, на ракиту у дальней баньки и никак не мог найти ответ на простой с виду вопрос: откуда подлость в человеке? Нет, не та крупная подлость кровавых дерзаний и захватов, известная и по истории, а обыкновенная житейская подлость. Подлость безо всякой, казалось бы, выгоды. Единственно по влечению. По свойству характера.
Пузырьков выскочил из-за плащ-палатки явно не в себе: морда свекольная, глаза навыкате. Рукой указал Яловому: следуй, мол, туда! К начальству. Угол плащ-палатки оказался откинутым.
Яловой, рубая по-строевому шаг, — откуда что и взялось! — подошел к полковнику. Тот сидел за канцелярским столиком, угнув голову. Казалось, сморила его усталость. Потребовал командировочное удостоверение, подписал прибытие и убытие, как будто это было его дело! Возвращая, все так же не глядя на Ялового, сказал:
— Документы получите немедленно. И завтра же в часть!
Добавил наставительно:
— Зря вас послали. Другого не нашлось, что ли? Какое-то время вам не следует появляться здесь без специального вызова. Советую!..
Поднялся, еще больше сутулясь, ушел.
Но, видно, весь день был рассчитан на то, чтобы не раз напоминать Яловому о добре и о зле в разных его обличьях.
Вернувшись из политотдела в редакцию со всеми необходимыми документами (Пузырьков швырял их один за другим, заставлял пересчитывать, сверять, расписываться во многих ведомостях), Яловой пошел умыться. Никак не мог поговорить с Ольгой Николаевной. На месте ее не оказалось. А розыски по телефону при помощи сердобольных штабных телефонисток пока не увенчались успехом.
Дождь прекратился. Стволы сосен предзакатно рдели. На высокой траве радужно отсвечивали дождевые капли. Мирно и покойно было. Ни о чем не хотелось думать. Ни о будущем, ни о своих обидах. Стук дятла лишь подтверждал неизменность всего сущего.
Яловой расческой поправил влажные волосы, застегнул ворот гимнастерки, потянулся за ремнем с пистолетом — повесил его тут же на суку, возле умывальника. И тут услышал, как некто, игриво высвистывая «У самовара-а я и моя Маша…», уверенно спускался по тропке сюда же, к умывальнику. Среди деревьев мелькнуло перекинутое через плечо полотенце, из-под расстегнутого кителя показалось сытенькое брюшко и наконец выдвинулось лицо Мопса с обвисшими брылами. По намекам приятелей, по догадкам выходило, что именно этот человек был причиной всего случившегося. Мопс, близоруко щурясь, пригляделся: кто там у умывальника; сделал несколько мелких шажков, и тут его будто пригвоздило.
Яловой напрягся, он вдруг ощутил в себе звериную упругую силу, готовность к прыжку. Он не мог отвести взгляда от этих обвисших щек со склеротическими жилками, от этих замерших студенисто-бесцветных глаз.
И Мопс не выдержал. Тихонько-тихонько приподнялся на носки. Повернулся назад, все так же осторожно ступая на вытянутых носках. Отступив в тень, за деревья, побежал — немолодой человек, в послужном списке которого была и работа в республиканской газете, и директорство в московской школе.
Выдал себя!
Клеветник!
Мразь в человеческом облике!
…Ольга Николаевна сама разыскала Ялового часу в девятом. Потрескивало в трубке полевого телефона. Голос ее звучал далеко, отчужденно. И Алексей без особых надежд предложил встретиться завтра утром. Но когда Ольга Николаевна узнала, что он завтра же утром должен уехать, голос ее дрогнул.
— Я хочу вас видеть сегодня же…
До штабной деревни, где находилась Ольга Николаевна, было километров двенадцать. Более двух часов ходу.
— Подождите у телефона, — сказала Ольга Николаевна. — Я вам еще раз позвоню. Что-нибудь придумаем…
Рассеянный сумеречный свет июньской ночи — слабое отражение белых ночей — скрадывал очертания, но Яловой еще издали угадал, что это Ольга Николаевна. Верхом на лошади, рядом с ней всадник в плащ-палатке с натянутым на голову капюшоном.
Конь под Яловым, натомленный за долгую дорогу, неохотно перешел на мелкую рысь. Вороная кобыла Ольги Николаевны шла машисто, легко, выбрасывая комья грязи из-под кованых копыт.
Ольга Николаевна то ли не признала сразу Ялового, то ли не смогла остановить свою резвую лошадку — проскочила мимо.
Алексей окликнул ее. Откидываясь назад, натягивая поводья, Ольга Николаевна, видимо, с трудом придержала лошадь, повернула назад. Яловой тоже развернулся, поехал навстречу. Но лошадь Ольги Николаевны не пожелала останавливаться. Закусывая удила, зло выгибая шею, она протанцевала мимо. Проплыло напряженное лицо Ольги Николаевны, закушенная губа, выбившаяся из-под берета прядка волос. И лишь когда спутник Ольги Николаевны, запоздало перегибаясь, схватил норовистую лошадь под уздцы, она остановилась.