На другой день утром я взял справку из домоуправления, комсомольский билет, аттестат за 7-й класс, справку об окончании 8-го класса, бутерброды на обед и пошел на фабрику.
20–25 минут ходу по так мне знакомым переулкам между Арбатом и Малой Никитской, и я уже у новенького, недавно построенного 7-этажного здания фабрики. Удобный маршрут! Да и фабрика не походила на скучное производственное здание. Подъезд и небольшой холл на входе с барьером вместо проходной скорее напоминали вход в кинотеатр, а вахтерша — билетершу.
Позвонил из проходной, и вскоре ко мне вышел кругленький, приветливый, веселый человек. Это был Годик. Он много что сделал для меня: помог заполнить анкету и заявление о приеме на работу в качестве подсобного рабочего, отнес документы в отдел кадров и все оформил. Объяснил мне, что фактически я буду учеником слесаря или токаря, а должность будет подсобного рабочего для большей зарплаты. Это 400 руб. против 150 или 200 руб. для ученика, да еще рабочая карточка вместо иждивенческой. Я был очень доволен, так как моя мать получала 600 рублей на троих и мы еле сводили концы с концами. Теперь наше материальное положение должно существенно улучшиться.
Возвращался я домой около 12 ночи. Шел по знакомым абсолютно темным и тихим переулкам, почти на ощупь. Ведь в Москве было полное затемнение и всякий огонь вызывал подозрение у патрулей. За свет в окнах ночью строго наказывали. Патрули мне не попались, я почти добежал до дому и, наскоро поев, свалился спать, ведь вставать рано.
Впоследствии я часто поднимался на верхние этажи фабрики и «обследовал помещения». Мне было все в новинку и интересно, не хотелось уходить вниз в нашу полуподвальную мастерскую. Вообще, Дом звукозаписи мало походил на фабрику. Все этажи с паркетными коридорами и массой дверей налево и направо с табличками и без, за которыми производственные помещения.
В жизни семьи наступила некоторая стабильность, даже относительное благополучие. Из-за моих заработков и рабочей карточки стало хватать на пропитание, исчезло ощущение постоянной стесненности в средствах, тем более что потребности сводились к пропитанию, а на будущее не загадывали, жили одним днем.
Шли военные будни. Вставал в 7 часов вместе с мамой, слушал новую сводку с фронтов, обычно неутешительную. Затем завтракал (каша манная или пшенная, чай с куском сахара и хлеба), готовил бутерброды на работу (по куску черного и белого хлеба с чем-то, приготовленным из продуктов, которые давали по карточкам: яйцом, селедкой, отварным мясом, повидлом, редко маслом). Заворачивал их в газету или грубую бумагу, бросал в «авоську» и выскакивал на Арбат. Дальше шел через Спасопесковский переулок пешочком по знакомым переулкам на Малую Никитскую в Дом звукозаписи. Погода в то лето стояла теплая, солнечная, дождей было мало, и эта утренняя прогулка была приятна. После работы возвращался тем же путем. Дома ужинал (опять каша, реже картофель в мундирах с селедкой или маслом, чай с куском сахара или ломтиком хлеба с повидлом), слушал радио, переваривал информацию и разные пересуды о войне на моей и маминой работе, соседей и рассуждения, что дальше будет. Звонил своей школьной подружке Неле, тете или ее дочери. Кроме своих новостей и забот все сводилось к войне, к непрерывному отступлению наших войск, к тревоге за родственников, попавших под оккупацию, к непредсказуемости дальнейших событий.
Плохие сводки с фронта, где почти всегда говорилось про упорное сопротивление, значит, наши отступают, или ожесточенные бои — значит, немцы прорвали оборону. Каждые 3–5 дней появлялись новые «направления», все ближе, ближе к Москве, к Киеву, к Ленинграду, плодились слухи о шпионах. Из Москвы выселили (интернировали) всех немцев. В соседней квартире забрали и увезли старушку — немку около 70 лет. Ну какая она шпионка! А в голове одна и та же мысль: когда же наступит хоть какой-нибудь успех на фронте?! И так каждый день.
Где-то в середине июля началась частичная эвакуация из Москвы, сначала малозаметная. Вывозили в основном детей и престарелых родителей к родственникам в глубокий тыл (Северный Кавказ, Закавказье, Заволжье, Урал, Сибирь, Средняя Азия). Мои дяди и тети отправили своих детей к родственникам в семью Доценко, которая жила в комфортных по тем временам условиях в центре Уфы в просторной 2- или 3-комнатной квартире хорошего дома. Так что принять эвакуированных на время было куда. Семья Доценко состояла из 4 человек: отец, мать и двое мальчишек. Отец, Петр Доценко, командир полка (позднее дивизии), был известным и уважаемым в Уфе красным командиром, награжденным в Гражданскую войну редким тогда высшим(!) орденом Красного Знамени. Кстати, это было одной из причин, по которой он получил отдельную квартиру. В июле его полк в составе одной из дивизий уже был на фронте.