– Это моя работа.
Улыбнувшись ему так, что стало ясно – тема исчерпана и закрыта, Аня взяла в руки вилку и нож и принялась за салат с рукколой. Она ела так красиво, что Георгий засмотрелся – сейчас это редкое умение. Снова в голове развернулись картины будущего: вот они обедают всей семьей, и Алешка, глядя на мачеху, тоже начинает есть как человек.
Георгий спросил, где она училась, и когда выяснилось, что тоже на юрфаке, всякая натянутость между ними исчезла. Они с упоением вспоминали старых профессоров, разные интересные случаи, которые происходили во время учебы Георгия, а при Ане уже передавались как легенды, и так увлеклись, что засиделись почти до закрытия.
В такси Георгий отважился только на то, чтобы пожать Ане руку. Она ответила и, кажется, была готова пригласить его к себе. Или просто ей хотелось, чтобы он захотел остаться.
«И в принципе, – думал Георгий, слегка пьяный от близости по-настоящему красивой женщины, – это нормально. Мы знакомы очень-очень давно, хоть и мало, но фактически старые друзья, и не знаю, что она думает, а у меня все серьезно…»
Он проводил ее до квартиры, и теперь Аня стояла на пороге, спокойно и чуть насмешливо глядя на него. Достаточно было легкого намека, чтобы она пригласила его войти, но Георгий отступил к лифту.
«Пусть все будет красиво, – решил он, – чтобы потом мы могли рассказывать правду нашим детям, когда они начнут спрашивать, как папа познакомился с мамой».
Выйдя на улицу, Георгий обнаружил, что дождь прошел, забрав с собой остатки лежалого снега, и чистый мокрый асфальт нарядно блестит в свете фонарей, а влажный воздух дышит свежестью.
Сообразив, что успевает на метро, он быстро зашагал в сторону «Чкаловской». Будто вернулся в юность, в то время, когда был влюблен так, что казалось, оттолкнется от земли посильнее – и полетит…
Зиганшин помог Анжелике сесть в машину.
– Пироженку взять тебе или опять худеешь?
– Да уж возьми. Не до фигуры тут.
Кивнув, он зашел в кафе и купил навынос два огромных стакана латте, пару эклеров для Ямпольской, а себе какую-то штуку в лаваше с веселенькой оборочкой из салатных листьев.
Можно было просто посидеть в этом уютном заведении, но конфиденциальность превыше всего.
Он свернул в арку и припарковался в первом попавшемся тихом дворе, благо что день и все жители уехали на работу на своих машинах.
Зиганшин приоткрыл окно, впустил в салон сырой весенний воздух, пахнущий то ли рыбой, то ли свежестью, и откусил от своего лаваша.
– Ну что? – спросил он с набитым ртом.
Анжелика выдержала долгую театральную паузу.
– Ты понимаешь, родной, что Пестряков в случае чего нас на кол наденет? Особенно тебя, – сказала она наконец.
Зиганшин вздохнул и ничего не ответил.
– Я, конечно, обставилась, что все это ради опыта, но не могу же я до старости под дурочку косить, сам понимаешь. Умище-то куда я дену?
Зиганшин поймал каплю майонеза, сорвавшуюся с его обеда, и подумал, что питаться в машине, вообще-то, свинство и дурной тон.
– Умных не любят, так что ты все правильно делаешь, Анжел. Главное, ты по существу нарыла что-нибудь?
Анжелика приосанилась:
– Я тебе как мать трех дочерей скажу: пусть этот хмырь остается там, где он есть, как можно дольше, а в идеале навсегда. Сейчас он под присмотром, и слава богу, а убивал или нет – не так уж и важно. Главное, не бегает по городу и ни об кого не трется. Цель достигнута.
– Но…
– Хорошо, что зимой, а если бы летом? Прямо на тело бы извергал, фу, гадость какая! Вот зачем подумала, я же ем! – Анжелика поморщилась и поставила коробочку с пирожным на торпеду.
Зиганшин демонстративно откусил от своего бутерброда, чтобы показать, что он человек стойкий.
– Это не изнасилование, конечно, в полном смысле слова, но травму женщине может нанести такую, что будь здоров! Ты мужик просто, и не понимаешь.
– Куда мне…
– Ну и все. Псих в психушке, Пестряков отгоревал, куда ты вообще лезешь? Зачем? Хочешь выпустить из-под надзора извращенца, помучить хорошего мужика, просрать собственную карьеру, потому что Пестряков мужик реально хороший, но не идеальный, и копания в своем грязном белье не простит, и ради чего? А главное, на каком основании?
– Я тебе говорил.
– Да-да, помню. Твоему другу психиатру что-то там померещилось. Так ничего удивительного, если он полжизни с дураками провел.
– Ну вот, знает их повадки.
– И перенял. Ты хоть одного нормального психиатра в своей жизни видел, родной? У них там кто первый халат надел, тот и врач.
– Давай, кати бочку на хороших людей.