С конца XVIII в. история «Хитроумного идальго Дон Кихота Ламанчского» становится в России одной из наиболее известных книг, а по-разному трактуемый образ прославленного рыцаря прочно входит в обиход русской литературы. Г.Р. Державин первым, по-видимому, из русских поэтов применил термин «донкихотство» (точнее – глагол «донкишотствовать») в одной из строф оды «Фелица», написанной в 1782 г. В поэзии Н.М. Карамзина среди советов «бедному поэту», написанных в 1796 г., мы находим и такой:
A. Н. Радищев в единственной дошедшей до нас первой песни поэмы «Бова», созданной им после возвращения из сибирской ссылки, так описывает рыцарей, съезжавшихся на турнир, затеянный царем Кирбитом «во утешенье своей дочери прекрасной»:
Ламанчского рыцаря Радищев упоминает, кроме того, в главе «Завидово» своего мятежного «Путешествия из Петербурга в Москву» и в «Житии Федора Васильевича Ушакова».
B. А. Жуковский еще в юности перевел французскую переделку «Дон Кихота», принадлежащую перу Флориана. «Ромном гишпанским, стоющим любопытства» назвал «Дон Кихота» в XVI письме «Почты духов» И.А. Крылов[4].
Известен факт использования Пушкиным образа Дон Кихота в «Капитанской дочке». Высокие суждения Пушкина о Сервантесе засвидетельствовал в своей «Авторской исповеди» Н.В. Гоголь. Убеждая будущего автора «Мертвых душ» начать работу над крупным произведением, Пушкин, по словам Гоголя, привел ему в пример Сервантеса, «который хотя и написал несколько очень замечательных и хороших повестей, но если бы не принялся за „Донкишота“, никогда бы не занял того места, которое занимает теперь между писателями».[5] Через десять лет после смерти Пушкина В.Г. Белинский, чутко уловивший родство гоголевского «смеха сквозь слезы» с сервантесовским юмором, написал в статье «Ответ „Москвитянину“»: «Из всех известных произведений европейских литератур пример подобного, и то не вполне, слияния серьезного и смешного, трагического и комического, ничтожности и пошлости жизни со всем, что есть в ней великого и прекрасного, представляет только Дон Кихот Сервантеса»[6].
Дон Кихот, который – подобно другому сложившемуся на испанской почве образу – Дон Жуану – стал достоянием мировой литературы, на протяжении вот уже более трех с половиной столетий привлекает внимание писателей и философов. Известны самые различные – часто противоречивые – толкования этого образа.
Как указывает в своей книге о Сервантесе К.Н. Державин, в России «оригинальная трактовка творчества великого испанского писателя появилась не сразу. Подобно тому, как в XVIII столетии в России господствовала просветительская точка зрения на Сервантеса, в основных чертах совпадавшая с взглядами западно европейских просветителей, в первой трети XIX в. сильное влияние на восприятие русскими читателями сервантесовских произведений оказала немецкая, а затем французская романтическая критика»[7]. Примером романтического истолкования образа героя Сервантеса может служить философско-фантастическая повесть В.Ф. Одоевского (или, как ее назвал автор, «сказка для старых детей») «Сегелиель. Дон Кихот XIX столетия», отрывки из которой были опубликованы в 1838 г.[8]
В том же 1838 г. в ответ на все усиливавшееся стремление русской читающей публики познакомиться с романом Сервантеса без посредства французских и немецких переводов и переделок появился, наконец, первый выполненный с испанского оригинала русский перевод «Дон Кихота», сделанный К.П. Масальским. В апреле того же года в «Московском наблюдателе» появился анонимный отклик на перевод Масальского, где давалась высокая оценка его труду. Автором этой заметки был Белинский, именем которого открывается новая страница в истории «русского Дон Кихота»[9].
4
9
См.: