— Почему ты так странно себя ведешь? — спросила Нальма мягко. — Ты не хочешь, чтобы я увидела тебя голым?
— Не хочу, — хрипло каркнул Тим, не поднимая головы. — Отдай мне тр… одежду. И отвернись.
— Но почему? — огорченно удивилась Нальма. — Может, тебя злит то, что ты раздет, а я — нет?
Послышался мягкий шорох, потом удовлетворенный голос Нальмы продолжил:
— Вот теперь мы в одинаковом положении.
Тим полежал с закрытыми глазами еще секунд пять, потом любопытство пересилило. Он сглотнул, открыл глаза и осторожно приподнял голову. Нальма стояла рядом с топчаном совершенно обнаженная и улыбалась. Встретившись с ее глазами, Тим пискнул и снова спрятал лицо, но настроение его уже кардинальным образом изменилось. Верни ему сейчас Нальма одежду — очень бы огорчился.
— Ты не хочешь на меня смотреть? — спросила Нальма.
— Хочу, — ответил Тим, сглатывая липкую слюну.
— Тогда почему не смотришь?
— Смотрю. — Тим поднял голову и принялся жадно разглядывать спокойно стоящую девушку. Сердце стучало, казалось, прямо между ушами. Нальма нагнулась и погладила Тима по плечу.
— Перевернись, — попросила она.
Тим, всхлипнув, подчинился.
— Вот, — сказала Нальма, присаживаясь на край топчана, — я же вижу.
Тим несмело улыбнулся.
— А если тебя тоже растереть? — сказала Нальма игриво, протягивая руки. — Не бойся, без травы.
— Я не боюсь, — сказал Тим, тяжело дыша. — Я… а, подожди!
Он сжался, пытаясь сдержаться, но тщетно.
— Уже? — удивилась Нальма, и Тиму захотелось немедленно перенестись куда-нибудь за пару километров отсюда вместе с одеждой. «Вот блин, — подумал он, сгорая от стыда. — Вот свинство… все, ухожу побыстрее и больше никогда…»
— Ты что, — спросила Нальма, заглядывая подростку в глаза, — первый раз?
— Я… — Тим был готов одеваться и убегать, но этому мешало в первую очередь то, что Нальма не спешила его выпускать, и Тим чувствовал себя просто ужасно неуютно. — Я…
— Тогда понятно, — весело сказала Нальма. — И как много времени тебе нужно, чтобы снова подняться? И не говори, что не выяснял.
У Тима опять запылали уши.
— Ну… — буркнул он, — лирм, может, больше.
— Да что ты говоришь? — шутливо удивилась Нальма. — Лирм?
Потом слезла с топчана, встала рядом с ним на колени и, мотнув головой, откинула назад волосы.
— Лирм, говоришь? — повторила она, наклоняя голову. — А я думаю — меньше. Раза в четыре.
…В обратный путь Тим собрался только через три дня. До Майсы согласно карте было километров сто двадцать — сто пятьдесят, так что дорога должна была занять дня четыре, особенно с учетом того, что кормить лошадь пришлось бы травой в лесу — с его резко упавшим шаретором купить корм становилось проблемой. Тим про время и думать забыл — если бы очередным утром Нальма не начала выяснять, куда направляются Люди Дороги и что собирается делать Тим, он сам бы даже не вспомнил про их существование. Но Нальма напомнила, и Тим задумался. Происходи дело хотя бы на пару недель назад, он бы с легким сердцем забыл про бандитов-революционеров и остался у Нальмы хоть на всю оставшуюся жизнь. Вот только текущее положение дел было куда как непростым, и, что важнее, Тим чувствовал свою ответственность за это положение. Очень хотелось плюнуть на все и никуда не ехать, но то же, что манило его остаться, толкало его в дорогу. Как ни крути, а бросить сейчас Людей Дороги было почти равносильно предательству. Ну это бы еще черт с ним — Тим давно уже научился управляться со своей совестью, но была еще и Нальма, а выглядеть предателем перед ней не хотелось категорически. И пусть она их (Волков в смысле) не любит и, скорее всего, не будет возражать, если Тим решит от них уйти. Ну и что? Да хоть бы она их вообще люто ненавидела — все равно Тим окажется предателем. И главное даже не то, что Нальма это поймет: у них тут и слова-то такого нет — предательство. Очень даже возможно, что она ни капли его обвинять не станет, а, наоборот, восхитится тем, что Тим принял правильное решение. Вот только он сам будет чувствовать себя самым распоследним трусом и предателем. Причем чувствовать перед Нальмой, пусть даже она ни хрена не понимает в этих материях. Поэтому, хоть Тим и потратил часа два на придумывание всяких вариантов, он сразу понял, что придется уезжать. Нальма, против ожиданий, возражать не стала. Улыбнулась с легкой грустью, сказала: