— Есть хочу, — сказал он, еще раз сглотнув слюну. Бородач смерил его еще одним мрачным взглядом, но ничего не сказал, а, шагнув в сторону, взял с полки тарелку и бухнул ее на стол перед Тимом.
— Ешь, — сказал со странным акцентом. — Ничего другого предложить не могу.
Но Тим его не слушал, уплетая обеими руками серую комковатую массу с такой скоростью, что глотка не успевала все проглатывать, и во рту скоро образовался затор. Тарелка очень быстро опустела. Тим передохнул, прожевал все, что было во рту, проглотил, тщательно вытер пальцами тарелку и облизал их.
— Еще! — сказал он бородачу, отодвигая пустую тарелку. Тот хмыкнул и снова шагнул к полкам. Вторую тарелку Тим ел медленнее — тем более что изысканным вкусом ее содержимое не отличалось и явно было классом похуже, чем еда его соседа по столу — тот демонстративно воротил нос, а потом так и вообще отсел на два стула в сторону. Но Тим не привередничал, старательно подчищая содержимое тарелки — в школе, гори она синим пламенем, и не такое приходилось есть. Вспомнить хотя бы три листа стеклоткани со вкусом паленой резины.
Доев, Тим отодвинул вторую пустую тарелку, встал из-за стола и замялся, не зная, какими словами отблагодарить бородача. Но тот даже не смотрел на него, и, потоптавшись немного, Тим просто вышел на улицу. Он с ужасом ждал возмущенных криков за спиной — шаретор шаретором, но видеть его Тим так и не научился, поэтому до конца в его существование так и не поверил. Мало ли — может, это только в Хорте все на этот шаретор считают, а в крупном городе вполне могли какие-нибудь деньги придумать. Но никто его останавливать не стал, и он спокойно вышел на улицу, впервые за последние дни чувствуя приятную тяжесть в желудке.
Тим благодушно огляделся и принялся рассматривать окружающие строения, хотя рассматривать было, по большому счету, нечего. Да, дома на улице в основном двухэтажные, но друг от друга они отличались только размерами, конструкция их была крайне проста и даже примитивна. Четыре ровные стены серого цвета, прямоугольные окна без стекол, прямоугольный проход двери и плоская крыша. Все. Индивидуальность отсутствовала как понятие. Тим разочарованно хмыкнул и заметил еще одну странность: на дороге, пока он шел к городу, довольно часто попадались конные повозки, гораздо реже — всадники, пешеходов было немного. Внутри города все было наоборот — ни одной лошади он не заметил, большинство ходило пешком, а часть ездила в маленьких двухколесных повозках, но тащили эти повозки люди. Тима это наблюдение сначала неприятно удивило, потом он вспомнил, что на Земле в некоторых отсталых странах такой способ передвижения тоже есть. Он даже вспомнил, как называются эти люди-кони — рикши. Но куда делись лошади — он не понял. «Может, — подумал он, — лошадей тут просто в город не пускают? Непонятно только почему. Не пробок же боятся?»
Надо было решить, куда идти. Тим подумал и потихоньку двинулся в сторону моря — как он видел сверху, тот район был более многоэтажным и более оживленным. Но не успел он пройти и двух кварталов, как его вдруг скрутил приступ острой боли в животе.
— О-ох, — сказал Тим, сгибаясь и прижимаясь к стене ближайшего дома. — Блин! А!
«Он что, отравил меня?» — мелькнула паническая мысль. Тим развернулся и бросился обратно, но новая серия колик остановила его и заставила сесть и сжаться в комочек. Так боль ощущалась меньше, и Тим немного успокоился. Успокоился еще и потому, что вспомнил вдруг из какой-то книжки — нельзя сразу много есть после долгого голодания. «Блин, — подумал Тим раздосадованно, — нет бы сразу вспомнить. Накинулся, как безумный. И сколько оно теперь так болеть будет?» Напряг память, но ответа не нашел. Зато вспомнил, что после долгого голодания нельзя есть твердую пищу, а начинать лучше с чего-нибудь вроде каши. Усмехнулся: «Ну тут мне прям повезло». Боль потихоньку отпускала, посидев еще минут десять, Тим поднялся и медленно пошел обратно — к морю. Что интересно, ни один из прохожих не обратил на его странные метания ни малейшего внимания. Похоже, упади он тут и начни корчиться в предсмертных муках — все так же будут топать мимо с безразличными лицами. Ну да — никто ему ничего не должен. «Хотя, — подумалось вдруг Тиму, — чего гордиться, мы тут тоже недалеко ушли. Упади я посреди Питера, так уж прям народ и сбежался бы мне помогать. Хорошо, если «скорую» вызовут, а то и вообще — лежи-помирай — кому ты нужен?» Постоял, держась за стену и пережидая очередной приступ боли, потом поднял глаза и заметил вывеску прямо перед собой.