В период нашего разрыва Вера вела себя очень благородно, но не было никакого намека на то, что мы можем примириться. Если честно, то был даже повод, для того чтобы отсохло, я не могу сказать, что я был белый и пушистый, а она была такая злыдня. Нет, наоборот, я был виноват.
Там рассказывать ничего не надо было. Там было очевидно. Мы все знали эту женщину, с которой папа был связан. И я ее хорошо знала. Она мне очень нравилась. И в этом не было никакой тайны.
– Вера мне ничего не говорила, но однажды я почувствовал, что у нее появился какой-то другой вектор в настроениях, и она как-то стала вступать в беседу, скажем так.
Когда мы с Верой воссоединились – это было облегчение. Я вдруг понял: все эти три года жил в каком-то внутреннем напряжении, не всегда отдавая себе в этом отчет. Когда мы снова стали вместе жить и Юля увидела нас в одной кровати, Вера сказала: «Вот, теперь папа будет жить с нами». А Юля ответила: «А как же тетя Оля? И почему папа в бабушкином свитере?»
В день нашей золотой свадьбы мы повенчались. Вера и Юля меня давно подбивали. Меня и крестили за день до этого – Вера все время беспокоилась, что на том свете мы окажемся в разных отделениях: для верующих и неверующих. А она хотела, чтобы мы были вместе.
Вообще мы с Верой прожили огромную жизнь… Со временем любовь видоизменяется, но изначально для этого нужен первый импульс искреннего и большого чувства. И нужно терпение, умение прощать. Это очень важно, потому что мы долгое время занимались переделкой друг друга. Вообще в российском менталитете есть такая особенность – стараться изменить своего супруга, сделать лучше. Это неверно. Надо принимать и любить человека таким, какой он есть.
Владимир Соловьев
Мне очень дорого, что человек, который после меня зайдет в эту студию, – мой коллега Владимир Соловьев. Я правда потрясаюсь, когда смотрю на него. Как в одном человеке сочетается, с одной стороны, такая оглушительная харизма, умение подчинить себе моментально все вокруг. А с другой – даже какая-то нежность. То, как нежно он пишет о маме у себя в социальной сети, – еще надо поискать. Он почти не дает интервью. А если и дает, то точно не впускает в свою личную зону жизни. Сегодня он впервые откроет, как складывалась его действительно удивительная судьба, судьба Владимира Соловьева!
– Я очень разочарован моим поколением. Потому что люди моего поколения могли в 90-е из страны сделать любой вариант. Она могла стать самой справедливой, самой обустроенной, самой защищенной, самой демократичной страной. А ребята выбрали – пройтись по стране, как по буфету. Тот путь, который они выбрали, мне кажется, был самым печальным, самым неправильным. И я довольно сильно их критиковал. Но я тогда был не в публичной сфере. Я только вернулся из Америки, где преподавал в университете, и говорил: «Что вы делаете?» Я не мог понять, как это возможно. Вроде бы классово, идеологически близкие люди, которые думают о демократии и о справедливости, но то, что они творят, – ужасающе.
Я тогда стал заниматься собственным бизнесом, открыл производство. И в какой-то момент времени мне просто надоело бодаться с бандитами. Я никогда бандитам не платил, вообще их презирал. И я открыл завод по производству дискотечного оборудования на Филиппинах. Там тогда полным ходом шло развитие. Пришел к власти генерал Рамос, и они на воздушной базе Кларк (Clark Air Base) основали свободную экономическую зону. Я принципиально никогда не подходил ни к чему, что давало государство. Считал, что идея залоговых аукционов совершенно преступная. Вот все, что имело отношение к разбазариванию и хищению государственной собственности, у меня всегда вызывало чувство отторжения. Я презираю людей, которые на этом зарабатывали и которые обворовали страну.
Именно в ту пору, кстати, я набрал вес. Видимо, заедал стресс. В пике достигал 160 килограммов. При этом в данном весе я все равно дико много занимался спортом, играл в футбол, бил морды. Я тогда был разорван между Америкой, Россией, Филиппинами и Великобританией. И это было не очень полезно. Ну и, конечно, разное питание. Но как я вкусно ел, о!
Тогда же я встретился с Бушем в Белом доме. Мой хороший друг Джон Хэтэуэй был очень активный республиканец и хорошо знал Буша. Он сам из Мэна, и Буши жили напротив. Джон как-то мне говорит: «Слушай, давай займемся сбором подписей в поддержку?» Мы набрали множество подписей, поехали в Белый дом и вручили их Бушу. У него, конечно, вот такие глаза были, он был сильно удивлен, когда ему сказали, что рядом с ним русский. Тогда это еще было в диковинку. Интересно, что, когда мы увидели его во второй раз, он помнил, как меня зовут и кто я такой. В этом плане он был очень непростым человеком. Запоминал всех, кого видел. Американские президенты не бывают простыми людьми. Это очень серьезные граждане.