— Мой дед не навредил тебе, когда стал вытягивать тебя из Земли? — спрашиваю я.
«Он не может навредить мне. Лишь изменить. А изменившись, я уже не буду собой, и, значит, боль уже не будет принадлежать мне».
— Ясно, — отвечаю я, не испытывая ни капли понимания. — Так что, ты теперь, типа, заперт на борту Анубиса?
«Лишь малая моя часть, дитя. Я существую во многих местах. Твой дед прежде уже пытался взять меня на исследования, но я значительно превосхожу размерами его представления обо мне. Идем. Я покажу тебе».
Прежде чем я успеваю хотя бы спросить: «Идем — куда?», меня сметает волна лориенской энергии. Я больше не парю среди мирной темноты. Вместо этого я оказываюсь внутри Земли. Словно я в срезе планеты, где можно видеть различные слои Земной коры — тектонические плиты, скелеты динозавров, раскаленную жидкую лаву вблизи ядра. Я могу представить все это визуально. По сравнению с этим я чувствую себя букашкой.
Через каждый Земной слой, сплетаясь с корой, тянутся светящиеся вены лоралита. В каких–то местах энергия очень тонка, в других — сильнее, но нигде на планете нет места, не освещенного ее мягким сиянием.
— Ого! — восклицаю я. — Да ты и правда устроился тут как дома.
«Да», — отвечает Наследие. — «Но это не все».
Мы поднимаемся вверх. И вновь подо мной появляется поле сражения. Мои друзья и Сетракус Ра продолжают двигаться так, будто они завязли в патоке. Шестая в процессе поднятия камня, которым надеется отколошматить моего дедулю.
В груди Шестой, прямо напротив сердца, сверкает уголек лориенской энергии. У Марины с Адамом тоже. И у меня, хотя мой уголек горит слабее, чем у других, скорее всего вследствие всей этой байды с умиранием. Даже у Сетракуса Ра внутри есть искра Лориен, правда у него она частично облеплена какой–то черной субстанцией. Зачем он испортил себя так… не понимаю. Эта мысль заставляет меня бросить взгляд вверх, на Анубис. Там, на его днище, приютилось трепещущее сияние отсеченного лоралита. Его и близко нельзя сопоставить с тем, что я видела под землей, и все же…
— Что он собирается с этим делать? — спрашиваю я Наследие. — В смысле, с тобой?
«Я покажу. Но сначала тебе надо собрать остальных. Я решил, что они все должны увидеть, за что сражаются».
— Кого это — остальных?
«Всех их. Я помогу».
Без предупреждения мой разум начинает растягиваться — это похоже на то, как я пользуюсь телепатией, нащупывая знакомые сознания, только мой диапазон значительно удлиняется. По правде, это не очень–то приятно — как будто мой мозг растянули во всех направлениях невероятно мощными магнитами.
— Что… ты что делаешь?
«Увеличиваю твои таланты, дитя. Сперва, это может быть немного неприятно. Прошу за это прощения».
— Что я должна делать?
«Собирать вместе тех, кого я пометил».
Чокнуться можно, но вообще–то я знаю, что это значит. Когда я открываюсь телепатически, то чувствую всех, кого коснулось Наследие. Я нацеливаюсь на блестящую голубую суть Марины, хватаю ее телепатической рукой и прицепляю. Очень напоминает то, как я затягивала Джона в свои видения, только сейчас получается гораздо легче. Хватаю Адама тоже, приводя его в теплое сознание Наследия. А затем я торможу, раздумывая.
— А что насчет него? — спрашиваю я, взирая сверху вниз на своего деда.
«Даже его. Нужно собрать всех».
Борясь с легким отвращением от необходимости устанавливать телепатический контакт с этими мозгами набекрень и его дефектным лориенским сердцем, я затягиваю Сетракуса Ра. Следующей я хочу втянуть Шестую, но ее сознание вступает с моим в борьбу. Я слышу где–то внутри ее физического тела какой–то крик.
— Что она пытается сказать? — спрашиваю я у Наследия.
«Она еще не понимает, что я не причиняю зла», — певуче произносит Наследие. — «Увидят все, или никто. Исключений не будет».
Я не совсем понимаю, что подразумевает Наследие, и у меня нет времени над этим размышлять, поскольку, как только сознание Шестой уступает моему, мы с Наследием растягиваемся еще дальше.
Передо мной раскидывается весь мир. Сотни маленьких лоралитовых точек–угольков по всем континентам. Это новые Гвардейцы, люди, которым лишь недавно были дарованы силы. Наследие хочет собрать и их тоже. Я тянусь сознанием, захватывая одного за другим.
Вот паренек в Лондоне уставился на могадорский крейсер и, то сжимая, то разжимая кулаки, пытается решить, что ему делать. Камушки на улице подскакивают от каждого его движения, пойманные его неконтролируемым телекинезом.