Где-то вдалеке рассмеялась женщина. Тристан поднял голову и увидел парочку влюбленных, они перебегали от одной колонны к другой, прятались в тени, весело хохотали, светлые волосы женщины развевались на ветру, сияя в свете фонаря, и вот они исчезли в сумраке теней.
Неожиданно голос в голове Тристана смолк, его захватила другая навязчивая идея. Он был страшно разочарован, когда Стивен сказал ему, что из Илорка, несмотря на приглашение, никто на праздник не прибыл. Представляя себе перспективу отправиться на карнавал с Мадлен, он утешался мыслью о встрече с Рапсодией. Стоило ему о ней подумать, как он сразу же почувствовал, что весь горит, точно в лихорадке, волна жара окатила его, сосредоточилась в паху, начала подниматься вверх, к влажным ладоням, оставляя за собой почти болезненное разочарование.
Всякий раз мысли о Рапсодии заставляли замолчать голос, звучащий у него в голове, словно она первой предъявила на него права и оставила в его сознании след, неподвластный никому другому. Заклятие, наложенное на него после встречи с ней, вынуждающее его постоянно повторять в уме одни и те же слова, не могло справиться с желаниями, которые она в нем разбудила.
Тристан медленно поднялся с каменной скамьи и, спотыкаясь, выбрался из портика. Скоро рассвет, а с ним и утренние торжества второго дня карнавала. Он оставил пустую бутылку на скамейке и поспешил укрыться от холода в теплой спальне, отведенной ему в замке.
Вслед ему протяжно завыл ветер.
Глухой ночью, когда даже последние гуляки разошлись спать, из замка порознь выскользнули два человека, закутанные в плащи, и направились в сторону полей. Накинув на голову капюшон, тот, что постарше, терпеливо стоял, укрывшись в тени, которая казалась особенно темной возле огромного умирающего костра. Другой человек, тоже прятавший свое лицо под капюшоном, был вынужден покинуть замок, послушный приказу того, кто ждал его за воротами. Два священника встретились в священную ночь, чтобы творить черные дела.
Тяжелые, мрачные тучи скрывали луну и звезды, и даже их призрачный свет не проливался на землю. Первому священнику, тому, кто ждал, стоя на границе земель Стивена Наварна, было видно, как далекие костры отбрасывают кроваво-красные мерцающие отблески на белый снег, тут и там вспыхивают в лесу. В его глазах плясали языки такого же яркого пламени, и казалось, будто они обведены красным карандашом. Увидев, что другой священник наконец отдышался, он негромко заговорил:
— Я вижу, вы услышали мои слова. Спасибо, что пришли на встречу со мной, ваша милость.
Второй священник молча кивнул.
— До сих пор вы не понимали, что подчиняетесь чьим-то приказам. Вы просто следовали за голосом, который с вами говорил, верно?
— Да, — едва слышно выдохнул священник.
— Но сейчас вы готовы, готовы понять, не так ли, ваша милость? Готовы исполнить свое предназначение? Я очень рад, что вы решили принять мое предложение. Вы сделали это по доброй воле? Вы понимаете, о чем я вас прошу и что предлагаю?
— Думаю, да, ваша милость. — Голос священника дрожал.
— Ну-ну, ваша милость, я не хотел вас обидеть. Я только намерен убедиться в том, что вы понимаете, какое могущество вас ждет в этом мире и после смерти.
— Да, — послышался едва различимый шепот.
Следующая фраза тоже прозвучала шепотом:
— Безоговорочная власть. Неуязвимость. И вечная жизнь.
— Да.
— Хорошо, очень хорошо.
В темноте сверкнуло лезвие крошечного клинка.
Второй священник с трудом сглотнул и закатал рукав, его глаза сверкали так же ярко, как и клинок.
— Всего лишь капля крови, чтобы подтвердить наше соглашение. После этого вы займете самое высокое положение в своем ордене.
Священник кивнул, он дрожал, но причиной тому был вовсе не холод. Тонкое, похожее на иглу лезвие проткнуло кожу так быстро, что он не почувствовал боли. Появилась алая капля, сначала совсем маленькая, но уже в следующее мгновение она набухла до размеров дождевой.
Он вздрогнул, когда престарелый священник склонился над его рукой, прижал к ней теплые, дрожащие губы и жадно вдохнул каплю крови. Он почувствовал, как внутри у него вспыхнул обжигающий огонь сродни сексуальному удовлетворению, запретному представителям его ордена.
Всю ночь перед этим у него болел желудок. Но сейчас боль чудесным образом ушла, и он испытал сладостное облегчение. Неприятные ощущения, терзавшие его плоть, казалось, вырвались на свободу через крохотное отверстие, оставленное тонким лезвием, и он испытал возбуждение и непривычную полноту жизни.
Первый священник ласково улыбнулся:
— Добро пожаловать, сын мой, в истинную веру. Как только мы устраним все препятствия, ты сможешь делать все, что пожелаешь.
14
Кровавая бойня началась в тот момент, когда шло вручение призов победителям гонки на санях.
В одном из самых престижных и суровых испытаний зимнего карнавала, гонке на санях, участвовали команды из четырех человек. Здесь побеждали физическая сила и скорость, а лучшая команда получала полный бочонок кандеррского виски, жареного быка, золотые медальоны и право хвастаться своими достижениями по всему Роланду.
Как правило, в команду входили члены одной семьи, а награды вручал сам лорд Стивен во время веселой церемонии, отличавшейся шутливой помпезностью и пышностью. Победители садились в свои сани, под торжественные звуки марша в них впрягались проигравшие и тащили их до трибун, где и вручались призы.
Гонки на санях были любимым развлечением лорда Стивена, и сейчас он стоял на своем возвышении, свистел, размахивал руками, громко вопил вместе с остальными зрителями, глядя на то, как победители швыряют снег и солому в проигравших, тащивших сани по полю. На повороте разразился снежный бой, и Стивен громко расхохотался, когда проигравшие раскачали сани и перевернули победителей в снег.
Неожиданно Стивен испытал пьянящее чувство свободы — впервые за два дня праздник покинул пределы бастионов, окружавших замок. До сих пор он не выбирался за стены, и снег внутри был утоптан тысячами ног. Для гонки на санях требовалось открытое место и нетронутый наст, и поэтому зрители покинули защищенное пространство возле замка и сейчас стояли по краю огромного поля, где под лучами солнца блестел и искрился недавно выпавший снег. Как только призы будут вручены, все вернутся за замковые стены, ворота запрут, и начнется пир, кульминацией которого станет знаменитый огромный костер.
Прислушиваясь к веселому смеху своих детей, словно ручеек вливающемуся в бурный поток всеобщей радости, Стивен посмотрел на золотой медальон, который сжимал в руке. Солнечный луч, вспыхнувший на его гладкой поверхности, на мгновение замер в волосах Мелисанды. Стивен снова взглянул на медальон, а потом на жареного быка, завернутого в промасленную ткань и источающего аромат специй и дыма пекана, и вдруг удивленно заозирался по сторонам. Бочонок с виски исчез.
Стивен принялся искать глазами Седрика и обнаружил, что тот весело хохочет, обнимая за талию какую-то местную девчонку. Покачав головой, Стивен попытался найти его сына.
— Эндрю! — позвал он друга, тот услышал и повернулся к нему. — Бочонок… пропал.
Эндрю взглянул на пустое место, где недавно стоял вожделенный приз, и кивнул, показывая, что все понял. Затем он повернулся к своим слугам, собираясь отправить их на поиски бочонка, но увидел, что они с восторгом размахивают руками, приветствуя проигравших, когда те перевернули сани, из которых прямо лицом в снег вывалился глава клана победителей. Эндрю улыбнулся, решил их не отвлекать и направился к главным воротам, ведущим в Хагфорт, где стоял фургон со спиртным.
Довольный тем, что проблема решена, Стивен вновь стал с интересом наблюдать за разворачивающимся сражением между победителями гонки и проигравшими: теперь и к тем и к другим присоединились и члены их семей. Положив руку на плечо Мелли, он прикоснулся к ее золотистым локонам, наслаждаясь — сам этого не ведая — последними моментами ее детства.