В этих словах, принадлежащих одному из крупнейших бактериологов и иммунологов своего времени, содержится наиболее точная оценка того, что внес в науку Владимир Хавкин. Бактериолог из Одессы не нашел иного, чем Пастер, принципа борьбы с болезнетворными микробами (как это сделали, например, те, кто открыли антибиотики). Но он не был лишь практическим исполнителем чужих идей. Его огромный опыт и несчетное число экспериментов, предпринятых в Индии, указали путь тем, кто спустя годы обратился к массовому применению вакцины при самых различных инфекционных заболеваниях.
Полугодовой отпуск Хавкина в Англии был до предела насыщен лекциями в научных учреждениях, выступлениями во всякого рода обществах и на собраниях. Каждая его лекция — гимн молодой бактериологической науке, утверждение ее великого будущего. Он рассказывает об успехах вакцины против холеры и чумы, отстаивает достоинства плохо встреченных обществом прививок против тифа, утверждая, что все заразные болезни будут рано или поздно побеждены методом вакцинации.
Широкий отклик в печати получил обед в одном из лондонских клубов, где среди ораторов, чествовавших Хавкина, выступил президент Королевского общества Джозеф Листер. Речь Листера обошла всю мировую прессу. («Одесские новости» перепечатали ее из «Берлинер Тагеблатт», а «Бомбей-газетт» из лондонского «Таймса».)
«Мистер Хавкин так же скромен, как и даровит, — заявил под гром аплодисментов Листер. — В течение многих лет он самоотверженно пренебрегал своим здоровьем, подвергал жизнь опасностям и, не щадя себя, героически боролся с чумой». Похвалой Листера — человека, преобразившего хирургию задолго до того, как терапевты поняли благотворность открытий Пастера, Хавкин мог бы гордиться не меньше, чем похвалой самого Пастера.
Лето 1899 года оказалось подлинной вершиной славы Владимира Хавкина. В Бомбее в районе Парель, в огромном старинном доме — бывшей резиденции губернатора — 10 августа состоялось официальное открытие Хавкинской лаборатории. Доктор Кашкадамов, свидетель церемонии (она происходила весьма торжественно в присутствии губернатора Бомбея и виднейших медиков города), сообщал в Петербург: «Состав лаборатории заключает восемь докторов и четырнадцать помощников и писцов, а также одного специального инженера и двадцать одного служителя. „Лимфа“ до сих пор посылалась на Цейлон, Кипр, в Занзибар, на Мадагаскар, в Наталь, Капскую колонию, остров Маврикия, Гонконг и многие области Индии. За последние дни поступили большие требования из Лондона, Испании, Италии. Лаборатория может производить ежедневно около 10 тысяч доз… Работа предстоит огромная, так как приходится поставлять вакцину во все концы мира».
Хавкин, находившийся в это время в отпуске, получил должность Главного директора бомбейской лаборатории.
Хотелось бы воссоздать внутренний облик героя в эти наиболее благополучные дни его жизни. Увы, история оставила слишком мало свидетельств о душевном мире этого человека. Корреспонденты лондонских газет тех лет жалуются на немногословность ученого. Публичные выступления бактериолога касаются лишь специальных предметов. Современники, будто сговорившись, пишут о скромности и сдержанности Хавкина. С портретов того времени на нас смотрит человек с замкнутым, несколько даже надменным выражением лица. Но что скрывается за этой замкнутостью? Что испытывал исследователь, завершивший трудное восхождение к вершинам науки, достигший полного признания своих заслуг?
Лондонцев поражало одиночество Хавкина. В 39 лет он оставался неженатым. Его родственники жили в России, куда ученого по-прежнему не пускали. Райт и Симпсон были, пожалуй, единственными близкими к нему в Лондоне людьми. И то скорее как научные единомышленники, нежели сердечные друзья. Среди медиков и биологов ходила фраза, брошенная профессором Райтом: «Успехи Хавкина в Индии я отношу прежде всего за счет того, что он не обзавелся семьей». Все знали Райта как ярого женоненавистника, автора книги, направленной против избирательных прав женщин. Этот незаурядный ученый мог часами толковать о том, что любовь почти всегда вызывается бактериальными ядами, и цитировать язвительные высказывания писателей прошлого о слабом поле. Естественно, что никто не придавал серьезного значения его оценкам матримониальных отношений. И все же я позволю себе утверждать, что между деятельностью Хавкина в Индии и его одиночеством действительно существовала известная связь.