Я поправил лампу, покрепче сжал огнемет и пошел на свет. "Червяков" становилось все меньше и меньше, а когда засияли мягким светом острые режущие купы прозрачных сталактитов, "червяки" и вовсе исчезли. Здесь было сухо, остро и светло. Я потушил лампу и вошел в пещеру. Ее крастота резала глаз. "Тише, - сказал я сам себе, - тише, Джекки, держи душу за копыта. Вспомни русалок".
Я вовремя предостерег себя. За купами каменных светящихся цветов мелькнула узкая зеленая линия, ожившая тугая стрела. Я еле успел навести огнемет и нажать спусковой крючок.
"Стрекозел" лопнул, разорванный струей пламени, и его коричнавая спекшаяся кровь забрызгала светящиеся прозрачные острые камни, за которыми хоронился он, вжатый в крошечную расселинку, вылетающий, расправляющий все свое тугое умное тело, едва лишь...
Я нажал на кнопку черного ящичка.
- Бриганд Мишель, - отрапортовал я, - я в светящейся. Разорвал "стрекозла".
Я думал, что в ответ польются ругательства или, наоборот, поздравления с несомненным успехом.
Ответом было молчание и потрескивание ящичка. Наконец оттуда донеслось:
- Козлодрач. Ну, иди уже, если зашел. Я к тебе сейчас кого-нибудь пошлю. .. Пародист.
Я шел не торопясь. Я старался не останавливаться, старался вглядываться в каждый камень, каждый выступ.
Здесь почти не было монстров и рептилий, и я замер, увидев зеленую бесформенную, ровно дышащую кучу.
"Уходи, - сказал я себе, - уходи прочь, не гляди".
Но, как во сне, ноги сделались ватными, и я глядел, не отрываясь, не двигаясь с места, на мерно дышащее кучеобразное существо.
Я вызвал Мишеля.
- Бриганд Мишель, - сказал я, - "квашня".
В этот момент верхушка кучи зашевелилась, дрогнула, и я разглядел некое подобие сомкнутых ресниц, рта... вдавленного носа.
- Уходи, - тихо посоветовал Мишель, - поворачивайся и уходи... Может, успеешь.
И тогда я увидел распахнутый глаз "квашни". Глаз был насмешлив. И мне захотелось, чтобы меня ударил Мишель, чтобы меня оскорбил и унизил Пауль, только бы не видеть этот насмешливый победительный взгляд "другого".
"Квашня" глядела на меня, будто втягивала меня в жадно хлюпающую кучу, бесформенную, мягкую, живую, но живую "другой", нимало не похожей на мою, жизнью .
И я понимал, что я ненавистен и отвратителен ей всем своим видом, строением всего своего тела - как и она мне...
Я чувствовал, что так же, как мне, ей хочется прихлопнуть, уничтожить ненавистное, "другое" существование.
Я видел, как издевательски улыбался человеческий, совершенно человеческий глаз, будто для издевки вставленный, ввинченный в расплывшуюся, подрагивающую зеленую кучу.
"Квашня" знала, что убьет меня, и глаз ее усмехался, огромный, он вбирал меня целиком, всего. В его зрачке, как в кривом зеркале, я видел собственное нелепо изогнутое отражение.
- Сука! - заорал я, скинул огнемет и, не целясь, выпустил в "квашню" струю огня.
Тело "квашни" как-то булькнуло, зашипело, проглатывая огонь.
Глаз ехидно сощурился, довольный результатами опыта; лопающиеся пузыри запенились на куче. И тотчас, точно по сигналу, из центра "квашни", раздирая мягкую пузырящуюся плоть, вырвалась, будто выстрелила, выброшенная неведомой силой, может быть - болью от огня, огромная, сухая и костистая рука человека? - нет, не человека, - иссохшего, изголодавшегося великана.
Я не мог отвести взгляд от длинных острых пальцев, тянущихся к моему лицу.
Один из пальцев загнулся наподобие рыболовного крючка и...
Глаз, глаз!.. Аа! Мне показалось, что вместе с глазом "квашня" выдирает у меня и мозг. Я оглох от боли и от собственного крика. Только боль и зрение. Моя боль видела подрагивающую от удовольствия, чуть не растекающуюся от блаженства "квашню", и веселый издевательский глаз, и прямую, как остановившийся выстрел, руку, тянущуюся, втыкающуюся в булькающую отвратительную плоть.
Боль не прекратилась, но я увидел, как сноп огня вырвался из вершины "квашни", как погас и слился с зеленой кучей глаз, как рука обмякла и обдрябла, отвалилась от моего недоисковерканного лица, как "квашня" растеклась зеленой иссыхающей лужей.
Боль не прекратилась, но я стал различать звуки.
Валентин Аскерханович подхватил меня под плечи:
- Ббте, Пародист, - испуганно бормотал он, - Ббте, живой?
Я коснулся пальцем выжженного глаза, пустой кровоточащей глазницы и ответил:
- Меня зовут Джек Никольс.
- У, - обрадовался Валя, - живой. Счас, счас, погоди, Пауля вызову... Погоди, Ббте, счас Пауль придет, эмульсией промоет, - Валя бесперывно нажимал кнопочку в своем черном ящичке, - Ббте, - он усадил меня возле каменного сверкающего куста, - если совсем худо - ори... Ори, матерись... Счас санинструктор придет, счас. О! Мишель бежит. Ми...
На секунду я потерял сознание. А может быть, мне показалось, что прошла всего секунда, так бывает после беспробудного сна, когда тебе становится ясно, что милосердные боги, сжав несколько часов в секунду небытия, показали тебе, что такое смерть, от которой ты на время избавлен. Я увидел руку Мишеля, закатанный до локтя рукав гимнастерки; я увидел ножевой разрез на руке Мишеля, из которого хлестала кровь. Валя мочил в крови бинт и протирал мне глазницу.
- Гляди, - сказал он Мишелю, - Пародист очухался.
- Все равно, - буркнул Мишель, - лей не жалей. Помнишь, как Леньку Ричард вылечил?
- У, - не прекращая своего занятия, - сказал Валентин Аскерханович, еще бы не помнить. Ленечка был весь в кровищи.
- Встать сможешь? - угрюмо обратился ко мне Мишель.
Я кивнул.
- Ну, попробуй.
Я оперся о камень рукой и поднялся. Пол уходил у меня из-под ног, кренился. Меня вырвало.
- Молодец, - похвалил Валентин Аскерханович, - первое дело - поблевка после того, как "квашня" поцеловала.
- Заблевал бы мундир, - объяснил Мишель, - я бы тебе второй глаз выбил.
Говорил он вполне беззлобно, пока Валя перевязывал ему руку.
- Идти сам сможешь?
Я не мог ответить. Я пытался сохранить равновесие. Мир, пещера кружились вокруг меня.
- Сможешь? - повторил свой вопрос Мишель.