- Я не понял? В чем заминка? Вира...
- Кажется, - забулькал, захрипел горлом Коля, это называется "майна".
- Какая разница, - рассердился Фарамунд Иванович, - майнавира, я не грузчик какой-нибудь, не такелажник портовый, я - врач! Представитель самой гуманной!.. Словом, поднимайте!
Степа и Коля разом взялись за ручки носилок и рванули вверх.
Раздался треск. Полотняное дно носилок не разорвалось - оно взорвалось под тяжестью Фарамунда Ивановича.
К моему удивлению, он не особенно рассердился.
- Ах вы остолопы, - нежно произнес он, - очутившись на песке, - ну совсем от рук отбились. На всю санчасть один серьезно покалеченный - и с тем справиться не можете. Мышей не ловите!
Степа загундосил нечто нечленораздельно-оправдательное, а Коля только лапами развел , мол, и на старуху бывает проруха.
- А ну, марш за новыми! Стооп! - закричал на дернувшихся было с места ящеров Фарамунд Иванович. - Стоп. Парню совсем хреново. Эвон как по стенке ползет. Действуй, Степа. Авось дождется носилок.
Меня тошнило. Пол уходил из-под ног. Я словно бы падал, падал и не мог упасть.
Я понимал, что конец падения, дно будет означать попросту смерть, и почти не боялся этого. Мне было все равно.
Степа положил лапы мне на плечи и встряхнул меня, прижал к стене. На мгновение я перестал видеть, а потом увидел все с внезапной жестокой ясностью: отвратительное чудовище, стоящее прямо передо мной, остромордое, вислогорлое, и за его спиной - ярко освещенная площадка, коридор со свисающими гроздьями люстр...
Пасть Степы чуть разжалась, и в тоненькое отверстие, похожее на трубочку для свиста, выскользнуло тугое безжалостное жало. Оно воткнулось, вонзилось в выжженную глазницу. Я завопил от боли и омерзения. Нечто разрывало, раздергивало мне глазницу. Сквозь шум боли я услышал, во-первых, крик Фарамунда Ивановича: "Молодец, молодец, так и смотри, не жмурься! Умница. Терпи!" (а я и не жмурился. Я смотрел, я не мог не видеть вздрагивающее, глотающее горло рептилии. Я не мог заставить себя не смотреть на это горло...), и во-вторых: "Колька! Рысью за носилками! Рысью..." Я видел ненависть и омерзение, стоящие в глазах Степы, и понимал, что это мои ненависть и омерзение. Я понимал, что он высасывает из меня яд "квашни", но не мог почувствовать к этому существу ничего, кроме отвращения. И будто подтверждая мое отвращение, Степа, резко убрав, выдернув жало из моей глазницы, с силой врезал мне лапой по лицу. Я упал, ткнулся в утоптанный песок.
- Эт-то что за номера? - услышал я голос Фарамунда Ивановича. - Что за истерики? Прекратить! Что сказано? Хороший, хороший... Суп... Супчику дам...
Я с трудом поднялся и увидел, что Фарамунд Иванович оттаскивает за лапу трясущегося Степу.
- Иы, иы, - выл Степа, - иы.
Из глаз у него катились слезы. Все вместе напоминало вполне человечью истерику.
- Все, все, - Фарамунд Иванович гладил Степу по вытянутой крокодильей морде, - сейчас отнесешь больного, будешь играть, супчику, супу. О! Вот и носилки прибыли.
Коля брякнул носилки на песок у самых моих ног.
- Помочь? - обратился ко мне Фарамунд Иванович.
Я помотал головой, мол, не надо - и шмякнулся лицом вниз на носилки.
Щеке под глазницей стало сначала тепло, а после я почувствовал влажный, текучий холод.
Степа и Коля подхватили носилки и рванули с места в карьер. Я видел только мелькающие половицы, чистые, до блеска натертые, в коридорах санчасти.
Следом за нами бежал Фарамунд Иванович. Я слышал его ласковые понукания:
- Давай, давай, ребятки, жми... жми - вовсю!
Меня внесли в помещение с беломраморным полом, отполированным до блеска - так отполированным, что я увидел собственное обезображенное лицо, рассмотрел вытекающую из глазницы желтую жижу.
- Вертай - кидай на постель! - хрипло приказал Фарамунд Иванович.
- Ийэх, - Степа и Коля ловко перевернули меня на постель.
И тут я увидел прямо над собой раззявленную пасть дракона. В нарисованную пасть был вбит крюк. На крюке висела люстра.
- Степинька, Коленька, - нежно сказал, потирая руки, Фарамунд Иванович, - свободны, свободны... Давайте, давайте...
Коля, подхватив носилки, вышел.
Степа остался стоять, выжидательно глядя на Фарамунда.
- А, - догадался Фарамунд, - супчик?
Он похлопал Степу по вытянутой крокодильей морде.
- Конечно, конечно, ну, пойдем, пойдем, молодчага.
И они вышли.
Я смотрел в раззявленую пасть. Дракон будто высунул светящийся стеклянный язык. Люстра свешивалась сияющим коконом, застывшим водопадом света и стекла; казалось, тронь ее - и она зашуршит, зазвенит неведомой прекрасной музыкой.
Но раззявленная пасть, хайло того, что не должно существовать рядом со мной, с моей мамой, с Мэлори. Пасть всесильного убийцы, пасть убийства, мрази, гниды, рептилии.
В палату вернулся Фарамунд Иванович.
- Нутес? - он нагнулся и платочком аккуратно вытер мне щеки. Состояние?
- Хреновое, - ответил я и указал на драконовую пасть, намалеванную на потолке, пасть, изрыгнувшую хрустальную люстру, - а это зачем? Для поднятия тонуса?
- Нет, юноша, - засмеялся Фарамунд Иванович, - нет. Какой же тут тонус? Это - чтобы дракона не забывали.
- Я и так его помню, - быстро ответил я.
- Лежите, лежите, - замахал руками Фарамунд Иванович, - вам нельзя волноваться.
Я скосил глаз и увидел, что лежу в обширнейшем зале, где, кроме моей, еще четыре кровати, но пустые, аккуратно застланные...
Фарамунд Иванович подтянул к моей кровати стул, уселся, упер руки в колени и попросил:
- Согните ногу.
Я попытался - и не смог.
- Прекрасно. Теперь постарайтесь приподняться.
Я уперся локтями в кровать и не смог выпрямиться, не смог сесть.
- Чудно! - с непонятным восторгом провозгласил Фарамунд Иванович. Великолепно! Завтра приведу студентов. Есть не хотите?
- Какое, - постарался улыбнуться я, - пить хочу...
Язык у меня был как камень, брошенный в высохший до дна колодец в пустыне.
- Пить, - развел руками Фарамунд Иванович, - покуда нельзя. Покуда терпите... - он подошел к стене и поубавил света в люстре, - так хорошо?