- Так его живым? - заинтересовался Федька.
- Угу, - кивнул Мишель, - нас, конечно, на Длинношеего бросают, но этого убивать - ни-ни.
- Вот пускай, - разозлился Валька, - этим "южане" занимаются.
- Ты оборзел, Валя, - деловито и солидно сказал Мишель, - ты просто оборзел: вместо того, чтобы радоваться тому, что тебе досталась творческая интересная работа - не резать, а ловить! - ты воротишь рыло. Пиздей тебя не слышит, вот бы порадовался. Там, кстати, есть один из "южан". Он и трезвонит.
- А, - зевнул Федька, - мне-то все равно.
..."Южанин" встретил нас неприветливо. Одет он был так, как все здесь одевались: звериные шкуры и еще какая-то шерстистая гадость.
- А, Мишка, - поприветствовал он Мишеля, - Федька с тобой, Валя... А это что - новенький?
- Тиша, - порадовался Мишель, - ну, тебя не узнать. Нам тоже так?
Тиша только рукой махнул:
- Аа... Хрен с ним. Будете посланцами Неба... Верховный жрец завтра камлает - вот вы и въедете.
- На машинке? - сразу заинтересовался Мишель.
- Можно и на машинке, - тускло как-то согласился "южанин", - а вообще...
Это была жаркая влажная планета. Я глядел во все глаза на лопающееся душное великолепие плодов и ветвей, на сплетение зеленого, красного, синего, покачивающееся под ветром. Мои уши, привыкшие к тишине и гулкости подземелья, где каждый звук на особицу, отдельно, впивали, жадно вливали все это слитное цмоканье, чвирканье, свиристение, шелест, шуршание, гортанные крики птиц, шипение.
- Вы так грохнулись, - задумчиво заметил Тиша, - что жрец камлание на завтра назначил.
Я щекой прислонился к косматому стволу. Я трогал черные жесткие волосы ствола пальмы рукой. Я был счастлив. Я пил воздух.
- Ты здорово по-здешнему балакаешь? - спросил Валька.
- Ничего, - скромно заметил Тиша и вдруг залопотал нечто переливчатое, гортанное - не то песня, не то клекот, - как Тихон Андреевич разговаривает? - с гордостью спросил он.
Федька, ни слова не говоря, показал большой палец.
- Аа, - довольно протянул Тихон, - то-то вот! Что это у вас боец такой зелененький? Совсем заманали беднягу?
Диего, в самом деле, едва держался на ногах. Тяжело дышал, переводил взгляд с дерева на дерево, с лианы на лиану.
- Ничо, - хмыкнул Мишель, - оклемается.
- Хорошо, - кивнул Тихон, - пойдем пещерку покажу.
Мы шли по лесу, сплетающемуся над нами и под нами, по лесу звучащему и дышащему, по лесу, прогибающемуся под нашими ногами...
- А вот и он, - Тихон указал на флегматичного черного ящера, с наслаждением чмокающего яблоки с огромной яблони.
- Вот зараза, - подивился Мишель, - чик по шее - и фонтан в небо, а вот...
- Низя, - погрозил ему шутливо пальцем Тихон.
Мы миновали ящера, осторожно обогнули его, и я поразился его слоновым лапам, плотно и прочно воткнутым в землю леса.
- Так он ничего, - объяснял Тиша, - а как его какая муха укусит, глаз у него точно лопнет! Расширится, чуть только из орбиты не вылетит - и пошло-поехало. Хвостом метет, так что треск стоит, лапами рвы пробивает - и шипит, гад, паскуда, шипит, головенкой на шее крутит, брымс, брымс. Тьфу, и Тиша плюнул.
Мы увидели вход в пещеру.
Собственно, то была и не пещера вовсе - в том смысле, в каком мы, "отпетые", понимали пещеры.
Так, небольшая белая отлогость в горе, углубленьице, ямка.
Рядом бил светлый искрящийся ручеек. Он напоминал струящееся, брезжущее, оплотневшее дыхание горы.
Я нагнулся к ручейку - и омочил пересохшие губы. Вода была сладкой. Или мне показалось?
- Дрыхните, - великодушно сказал Тихон, - а я пойду к верховному жрецу сообщу, мол, так и так - бумкнулись Посланцы Неба. Принимай гостей.
Диего как стоял, так и рухнул сразу, словно подкошенный. Федька сидел на земле, сняв обувь, и блаженно жмурился. Большие пальцы его ног шевелились - вверх-вниз.
- Ккайф, - выговорил он, - вот меня кто спросит: "Федор Евлампиевич, для чего ты "отпетым" сделался? Для чего в Северный определился?" А я отвечу, а для того, блин, чтобы почуять, что такое настоящее счастье! А настоящее счастье - это, блин, когда чего-то нет, нет и нет! И вдруг фигакс! Вот оно - солнышко, песочек... а не лампочки в коридорах...
- Осторожно, - прокомментировал его лирический монолог Тихон, - тут змеи ползают.
- И что ты нам, приятель, вкручиваешь, - сказал, растягиваясь на песке, Мишель, - будто ты еще выбирал: идти в "отпетые", а коли идти, то куда - в Северный или в Южный... Взяли и послали.
Мимо нас царственно-неспешно прошел ящер. Его голова на узкой змеиной шее возносилась высоко над телом, грузным, почти слоновьим. Я представил себе, как змеиная шея выкручивается, изгибается - мне стало противно, и я отвернулся.
- Груши жрать пошел, - сказал, проводив его взглядом, Тихон, - потом спать завалится. Спит чутко - даром, что храпит...
- Он что, - спросил Мишель, положив голову на скрещенные руки, - один на планету?
- Да какую планету, - Тихон презрительно поморщился, а потом обвел в воздухе нечто округлое, ровное, - секторок - тьфу! И если бы не единственность его, у-ни-каль-ность, - Тихон выговорил это слово чуть насмешливо, выпячивая губы, - я бы это чудо сам бы приговорил... Но ты же видишь, - он обратился к Мишелю, - такого строения ящерки людоедами не бывают. А этот жрет; ржет, игогокает - и жрет.
Я вспомнил Мэлори, Мэлори в белой накидке и огромную лысую голову, выстреливающую из пасти длинным змеиным жалом. Почти не сдерживаясь, почти не помня себя, я с силой вломил по бьющей из горы тугой сверкающей струе - и окровавил кулак о камень.
Тихон удивился:
- Что это он у тебя?
Мишель чуть приподнял голову:
- Одноглазый, - сказал он, - ты и впрямь развоевался. Ложись отдохни.. Завтра нам... Эгей, - он обратился к Тихону, - а ты у этих... в секторе тоже за жреца?
- Не... - заулыбался Тихон, - я у них как бы тоже - Посланец Неба. Я бы, ей-ей, сам бы управился, но такой экземпляр...
- Видим, - хмыкнул Мишель, - хороший экземплярчик - ничего не скажешь.
Я улегся на песок рядом с "отпетыми", свернулся калачиком, смежил глаза и постарался заснуть, сквозь теплую, прогретую солнцем дрему, сквозь розоватый солнечный сон до меня доносилась беседа Тихона и Мишеля.