- Сейчас, - заметил Тихон, - ничего интересного... Просто групповуха.
- Ага, - догадался Мишель, - торжественная часть кончилась. Начались танцы.
Зарокотали барабаны. Тихо, чуть ли не шепотом. И как-то вовремя зарокотали, в тот именно момент, когда воины и девушки, тесно сцепившись, повалились на шкуры.
- Нет, - решительно сказал Федька, - я этого безобразия никак терпеть не могу. Тиша, можно мы дальше представление смотреть не будем?
Тихон кивнул:
- Разумеется. Сейчас пойдем отдохнем, а завтра со Слонозмеем потолкуем.
- Слышь, - спросил Валентин Аскерханович, - а какая-нибудь кличка у Длинношеего есть?
- Ну уж и кличка! - усмехнулся Тихон, - Не кличка, а имя. Уважительнейшее обозначение - Нахтигаль.
- Этто еще что за нежности? - изумился Мишель.
- Именно нежности , - подтвердил Тихон, - "Соловьиная трель" вот что это за нежности. Вернее сказать, - "Ночная трель".
Обратно пошли не к пещере, а к ракете. Надо было посмотреть сетку, в которую завтра заворачивать Нахтигаля.
...Мы развернули кусок опасно поблескивающей, переливчатой мелкой сети.
- Нормально, - сказал Тихон, - только бы швырнуть как следует. Подъемник как? Исправен?
Сеть не просто поблескивала. Она будто дышала. Поднималась и опускалась, точно под ней было невидимое море или будто она была частью моря.
Мишель не успел ответить.
- А это что? - Диего протянул руку и коснулся двух то вспыхивающих, то гаснущих ячеек сети.
Они и впрямь вспыхивали и гасли слишком резко, нервически, отчаянно.
Мишель принагнулся и выругался.
- Мать! - только и смог выговорить он. - Мать!.. Я этого хрена со склада наследства лишу...
- В чем дело? - спросил Тихон.
- Полюбуйся, - Мишель ткнул пальцем в две нервические ячейки, - если бы не "младенец", были бы мы завтра красавцами.
- Что же вы, - сухо заметил Тихон, - когда со склада продукцию брали не проверили?
Я спросил:
- Может, рискнуть?
Я спросил так и тотчас испугался. Такие вопросы "младенцу" не полагались, но Мишель ответил:
- Нет, Одноглазый, - сеточку надо штопать. Порвет и еще как порвет-то. А кинувших, накинувших на фиг потопчет, если они его, конечно, огнеметами не окоротят.
- А они его, - веско заметил Тихон, - не окоротят, потому что он нужен живым.
Валентин Аскерханович подсек правой рукой левую в локте и покачал на сгибе:
- Вот, - объяснил он свой жест, - я в жертвы науки идти не собираюсь. Если эта туша на меня попрет, я разрежу ее пополам. Мне моя жизнь дороже.
- Чести "отпетого", - добавил Тихон.
- Вот именно, - согласился Валентин Аскерханович, - лучше быть нечестным, но живым, чем честным, но мертвым.
Я глядел на репродукцию любимой картины Федьки, приколотой к стеночке: обнаженная пышнотелая женщина чуть придерживает на плечах огромную медвежью шубу, так что кажется, будто огромный опасный мохнатый зверь навалился на эту даму - и тут же размяк, раздобрел, расплылся и превратился в удобную теплую шубу. А может, и не то, может, художник хотел сказать сочетанием меха могучего зверя и беззащитного тела женщины нечто другое? Что, мол, она опасна, как этот медведь, убитый ради нее, для нее?
- Ты это, - равнодушно ответил Тихон, - какому-нибудь "вонючему" скажи или "превращенному". Не выполнишь задание - вообще не будешь из пещер вылезать - знаешь, где окажешься? знаешь, кем окажешься?
Валентин Аскерханович промолчал.
Тяжела жизнь "превращенных" - это он знал.
- Штопать, - вслух прикинул Мишель, - денек-другой. На представлении обязательно быть?
Тихон подумал:
- Да лучше бы, конечно, посмотреть... Все же Посланцы Неба. Могли и не поверить тому, что жрец наболтал, самолично убедились... И - вперед.
Диего попросил:
- Коллега бриганд, можно я буду сетку чинить, а представление...
- Ладно, - зевнул Мишель, - сиди в ракете, востроглазый, штопай, а мы потопаем, поедем.
- Зачем? - поморщился Тихон. - Ну, для чего подъемник-то выгонять зря? Для чего дикарей мучить? Не хватит им психологических нагрузок - Слонозмей, Посланцы Неба, а тут еще одно чудище. Починим сетку - и хоть танк выгоняйте.
- Гуманист, - фыркнул Мишель.
_____________________________________________ ________________
Растерзанный труп Федьки мы нашли под утро на Поляне Священнодействий.
- Б... - только и выговорил Мишель.
Два черных кострища, влажное прохладное утро. Солнце еще не жаркое. Мириады бусинок влаги, усеявшие листья, травы, цветы, ветви. И все это сияет, блестит, посверкивает, все это ворочается со сна, пробует голоса, разминает мускулы, прокашливается, прочищает горло... "Цивить!"- щебетнула совсем рядом, чуть не над моей головой невидимая птица.
- Ох, блин, - помотал головой Мишель, - ох... Вот, одноглазый, гляди, что борзота с человеком делает... Оборзеешь - таким же будешь. Вали к ракете. Мешок заберешь.
- Ну, - заметил Тихон и пальцем ноги почертил что-то непонятное на песке, - девочек тоже понять можно. Их завтра кушать будут - должны же они удовлетвориться в полной мере? А тут Посланец Неба спрыгнул. У! Это не наши парни с болота. Повышенные требования к...
Я шагал к ракете. С Федькой мы почти не сталкивались в казарме. То есть он почти не обижал меня. И вот поэтому я был к нему абсолютно равнодушен. "А если бы так растерзали Хуана?" Я подумал и признался сам себе с неприятным, противным чувством, что был бы только , только доволен, только рад.
И тогда я понял, что на меня кто-то смотрит. Мне было тяжело от этого взгляда. Словно холодное узкое дуло уперлось мне в ямочку меж шеей и затылком.
Я повернулся. "Не оглядывайся", - сказал я себе и оглянулся.
На тропе позади меня стоял жрец и смотрел. Я понял, что купился, обмишулился, ошибся. Жрец давно уже бесшумно шел за мной, не глядя мне в затылок, а когда поглядел, когда безмолвно, немо приказал мне: "Гляди!", когда вдавился в мой затылок всей ненавистью своих глаз - вот тогда я и обернулся, тогда и посмотрел. Я, "Посланец Неба"!
Жрец смотрел на меня, не удивляясь и ненавидя.
Я поклонился ему, прижав руки к груди.
Жрец заулыбался во весь рот и тоже поклонился, а потом стал пятиться, пятиться, кланяясь и улыбаясь.
В этом его торопливом, придворном уходе по тропинке, бугристой от камней и корней, читалось столько неволького или вольного издевательства, столько было откровенной неприязни, что мне захотелось полоснуть по наглецу огненной струей, чтобы он запрыгал воющим живым ужасным факелом. Но я сдержался. В конце концов, надо уважать смелость. В конце концов, я мог и не узнать, как относится к нам жрец. А теперь - узнал...