Я подбежал к указанному Мишелем месту.
Тихон резко повернулся в мою сторону "червяками". "Ага, - сообразил я, - не очень-то ты двуликий."
- Тихон, Тиша, - громко позвал я, - иди! Надо поговорить.
Тихон зашипел почти по-змеиному, впрочем, в этом шипении я будто различил неистовую, клокочущую ругань, и пошел на меня, чуть набычившись, чуть принагнувшись.
И странным был этот его ход, его движение. Мне показалось, что тварь вышагивала ко мне едва ли не обреченно, едва ли не подневольно...
Так Нахтигаль, давясь и корчась от боли, пожирал свои жертвы.
Нечто сильнее Тихона, сильнее его ума, его осторожности, инстинкта самосохранения (как-никак, опытнейший "отпетый"!) гнало его на меня.
Впрочем, возможно, мне это и казалось
Валентин Аскерханович выстрелил, когда оставалось совсем недалеко, когда я уже чувствовал дыхание твари, которая когда-то была Тихоном.
Тихон рухнул у самых моих ног.
- Его пример - другим наука, - услышал я голос Мишеля, - ишь чего удумал! На вольном воздухе попрыгать... Ах ты...
Мишель не успел договорить. Я смотрел на валяющегося на траве чужой планеты Тихона, Тихона, ставшего тварью. Я увидел его лицо. Именно лицо, а не морду, не харю, не рожу. И это было особенно страшно - человеческое, искаженное неизбывной нечеловеческой мукой лицо у рептилии, у жуткой гигантской твари. "Э, - подумал я невольно, - да ты больше нуждался в лечении, чем в наказании".
Вввизг, вернее - взвизг, как хлыстовый удар.
Первой рванулась к убитому Тихону девушка, стоявшая перед ним навытяжку.
По дороге она опрокинула столик, а стул отлетел в заросли так, что можно было подумать: это он сам отпрыгнул.
Девушка ногой врезала Тихону в отвратительное, когда-то шевелящееся множеством червей брюхо.
Следом за первой кинулись и другие.
Жрец крикнул что-то, явно предостерегающее, но остервеневшие женщины с вполне понятной и все равно страшной радостью не слышали никого и ничего. Ввввизг.
- Мишель, - услышал я вопль Валентина Аскерхановича, - да ты что? Чувих сейчас только огнеметами! Только!..
- Блин, - орал в свою очередь Мишель, - Валька, пусти! Чем я отчитываться буду: на мне два трупа!.. Пусти... Если обормота растопчут, растащат, чем я отчитываться буду? Раз в жизни такая удача бывает - живого (бормота подстрелить и в целости трупешник доставить. Пустии! Они же мне ни ласты, ни плавника от (бормота не оставят...
Я оглянулся.
Мишель всерьез рвался в свалку, кишевшую недалече от меня.
Я крикнул Мишелю:
- Погодь! Все уладим без огня и дыма!
Я поискал глазами жреца.
Жрец сидел на земле, поджав ноги, выпростав руки, развернув ладони встречь восходящему солнцу.
Казалось, он не слышит воплей девушек, разрывающих на части тело их недавнего мучителя, не видит Мишеля, скидывающего огнемет с плеча, чтобы садить огнем в толпу обезумевших от счастья освобождения и мести людей.
Я подошел к жрецу, нагнулся, тронул его смуглую узкую руку.
Жрец вопросительно поглядел на меня.
- Мы, - я поколотил себя в грудь, - их, - я указал на резвящихся девушек, - съедим - ам-ам, - для наглядности я поклацал зубами, - если ты, я ткнул в жреца пальцем, - их, - тот же маневр, - не разгонишь, - я разгреб руками воздух, - понял? Нам... нужен... труп... целый...Ясно?
Жрец кивнул, легко поднялся и, вытянув руки, выкрикнул, выхрипнул нечто повелительное, грозное, во всяком случае не предвещающее ничего хорошего.
Девушки, забрызганные зеленоватой слизью, тяжело дышащие, как-то удивленно, будто в первый раз взглядывающие друг на друга, расходились нехотя, медленно, через силу.
Я с уважением поглядел на жреца.
Жрец повторил свой крик.
Девушки уходили прочь в светлеющий лес.
- Куда это они? - ошеломленно спросил Валентин Аскерханович.
- Мыться, надо полагать, пошли, - пожал плечами Мишель, - ты лучше погляди, что эти суки с (бормотом сделали.
- Скажи спасибо, - философски заметил Валентин Аскерханович, - что хоть это оставили!
Глава третья. Пещерная жизнь
- Ббте, - полковник бегал по своему кабинетику, - ну, орлы, ну, соколы! Как вы умудрились сразу (бормота не распознать! Это ж, ебте, легче легкого!
- Осмелюсь доложить, - встрял Мишель, - коллега полковник, - но не одни мы не заметили категорических... - Мишель призадумался, - нет, этих патриархальных изменений в коллеге Тихоне.
Гордей Гордеич затопал ногами:
- Кардинальных, во-первых, ебте, употребляй только те слова, что знаешь, во-вторых, и в-третьих, ты мне байки прекрати травить.Ты мне два трупа привез и не пойми что, киш-миш какой-то, ебте, олья-подрида, ирландское рагу...
- Коллега полковник, - угрюмо заметил Мишель, - но в лаборатории анализы показали - (бормот.
- Ббте! - полковник ударил себя по ляжкам. - Да если бы анализы не показали, я бы тебя и вовсе слушать не стал, я бы из тебя самого (бормота сделал, - полковник хлопнулся в кресло, - уф, уморил, - он и в самом деле утер пот с лица.
...На обратном пути в казарму Мишель материл Гордей-Гордеича.
Я смотрел на мелькающие мимо нас пальмы в кадках, потом на выбеленные стены.
"Вот те на, - внезапно подумал я, - и это - мой дом? И я тосковал по нему, по этому пещерному житью, там, под открытым небом, в мире, полном звуков и запахов? Это - мой дом? Привык, притерпелся?"
Я вспомнил успокоившегося, утихшего Нахтигаля. Он - спал, освобожденно, счастливо.
Слоновья туша мерно и мирно дышала - вверх-вниз; пасть была распахнута, и было видно, как затягиваются, зарастают раны неба.
Тогда я спросил у Мишеля:
- Зачем он это делал?
- Кто? - переспросил Мишель. - Тихон?
Он пожал плечами, потом сказал:
- Власть. Вообще неизвестно, что там в организме щелкает, когда обормотом становишься. Но я думаю - власть. Свобода и власть. В "вонючки" хлопаешься со страху, прыгуном, борцом или еще каким ни на есть монстром делаешься от привычки, от воздуха поганого наших пещер, ну а обормотом власть...Ты - уродина, ты - страшен, отвратителен, но ты - всевластен, ты свободен. Ты никого не боишься, наоборот, все тебя боятся.
Тогда я посмотрел на Мишеля с уважением.
Впрочем, он тут же добавил:
- А на самом деле, кто ж его знает, отчего кто кем становится. Судьба, ебте, как говорит Пиздей.