Тут Анюта запнулась было, но, должно быть решив ничего не скрывать от жениха, продолжала:
- И, чтобы от дома меня отвадить, сказали, что раз на свояченице жениться нельзя, то будто грех большой состоял в житье папеньки с тетенькой под одной кровлей невенчанными... - Анюта остановилась и, посмотрев в глаза Иванову, спросила: - Так почему же, пока живы были, нас приглашали и в гости к нам не реже хаживали?! Понятно, после таких слов я к ним ни ногой, а тетеньке покойной за ласку и заботы навеки все равно благодарна.
- И правильно, Анютушка, видно, дрянью расчетливой оказались, поддержал ее Иванов. - А мы батюшку твоего с тетенькой одним добром поминать станем. - Он мельком вспомнил виденную в мокром подвале единственную пару венчальных свечей. Второй, значит, и быть не могло...
Прошли немного молча, и Анюта, успокоенная его сочувствием, продолжала рассказывать, что госпожа Шток хотя чужая и немка, но оказалась в горе куда добрей. Нынче еще напомнила, что у ней деньги Анютины на сохране и свадьбу за свой счет хочет справить. А придумала такую неправду ей ответить на приглашение, раз хочет с Александром Ивановичем без чужих поговорить, что там никак невозможно - мастерицы и девчонки все бы подслушали, как утром меж собой спорили, так или этак она хозяйке вчера про жениха объявила. Хоть за неправду и стыдно, а другого предлога не придумала.
До сумерек бродили они мимо лачужек и заборов лесных складов по набережной Малой Невки. Несколько раз присаживались отдохнуть на скамейки ночных сторожей, где гренадеру удавалось погреть в своих руках Анютину руку, и опять шли рядом куда глаза глядят, рассказывая, что случилось за прошедшие годы и сколько каждый думал о другом. Со смехом жевали черствые крендели, грызли леденцы и яблоки из мелочной лавки и были счастливей, чем в Екатерингофе, оттого что становились все ближе.
Нынче Анюта оделась не в черное, а в голубой бархатный капор и в синий, тоже бархатный салопчик, отороченный лисьим мехом. В таком наряде с не сходившей с лица счастливой улыбкой она была так хороша, что Иванов только на нее и смотрел.
Вот уж истинно никого и ничего, кроме нее, не видел, отчего ей приходилось выбирать дорогу и даже толкнуть его локтем, когда чуть не пропустил сделать фрунт бог весть как забредшему сюда офицеру. А локтем толкнула потому, что ухитрился, идучи по мосткам, обе руки ее забрать в свои накрест, будто в танце.
- Сегодня мы бездомные и бога благодарим, что дождя нет, - сказал гренадер, когда сидели на одной из скамеек, озаренные солнцем, уходившим за кущи Ботанического сада. - А через недели две, бог даст, будет, где у своей печки посидеть и друг дружке что захотим пересказать, без оглядки, чтобы кто не услышал. У меня такого немало про людей самых добрых да несчастных, что ты узнать должна... А нонче вот еще что:
полковник, встретясь, когда к тебе собирался, упредил, что вскоре при дворце нам квартиры не представит, раз череда из прежде женатых ведется, и советовал начать сыскивать вольную.
Как ты скажешь?.. Оно тем уже лучше, что с женами гренадерскими тебе по-соседеки не водиться - бабы все немолодые и сварливые.
- Конечно, вольная квартира лучше, - подтвердила Анюта, - только дороже ведь.
- А приданое твое на что, которое храню? - пошутил Иванов.
- У меня и еще четыреста рублей скоплено, - похвасталась его невеста. Наша Карловна без малого обсчета. Платит хоть меньше, чем у француженок на Морской, но уже до копеечки.
Так ведь и ей, как немке, заказчицы меньше платят. А нонче сказывала, чтобы работу на дом брала, ежели вы дозволите.
- Отчего же, раз тебе шить не надоело и хозяйству не помешает, - решил Иванов и продолжал мечтательно: - Хоть бы на первый годок квартирку городскую снять, пожить вольными людьми! Как казарма обрыдла, Аннушка, того не рассказать.
Хотя и ты такое знаешь, раз все на людях с мастерицами.
Я там бы, ей-ей, и щеток в два раза больше наработал, наемную плату окупил бы. А во дворце даже на дежурствах, где случается подолгу одному маршировать, все равно каждую минуту будь готов приказ слушать... Да ты сознаешь ли, что за солдата идешь? В унтера производство, про которое полковник поминал, будет ли еще, а пока все солдат, как двадцать один год. Хоть золотая рота зовется, а все солдаткой станешь. Не пожалеть бы потом.
- Я только того и хотела, а потом плакала целых шесть лет, когда вас не видела, - ответила Анюта.
Во вторник Иванов под вечер пошел к Жандру рассказать о своих новостях и впервой взять из "казны" деньги. Да и посоветоваться насчет квартиры, венчания, свадебного празднования. Застал хозяев дома, был внимательно выслушан и еще раз убедился, что у всех женщин глаза сотворены "на мокром месте". Рассказ про первое знакомство с Анютой в подворотне на Подъяческой, про залитый водой подвал и деньги за иконой, про перевозку гробов на кладбище и, наконец, про неожиданную встречу через пять лет около могилы всегда чуть суровая Варвара Семеновна слушала, попеременно плача и улыбаясь.
А потом встала и, уходя, позвала за собой Андрея Андреевича.
Возвратясь, они сели на прежние места, и Жандр спросил:
- А как же теперь, друг любезный, замысел твой о выкупе родных? Не придется ли его оставить? Ведь на жизнь семейную больше тратить требуется, чем на одного в казарме живущего.
- В тот же день, как встретились, - ответил Иванов, - в Екатерингофе гуляючи, я все Анюте рассказал и упредил, что, пока своих не выкуплю, жизнь нас ожидает самая скудная.
- А она что же?
- Как услышала, то и раскраснелась вся. Вот, говорит, чуяла, каков ты сын... Хвалить, то есть, меня начала. И я, сказала, иглой своей заработать кой-чего могу, обузой тебе не буду. А третьего дня хозяйка ей работу на дом давать сулилась...
- Ну, ежели так, - Жандр переглянулся с Варварой Семеновной, - то выдержал ты, братец, с суженой своей экзамен, и хотим, чтобы свадебный стол ваш был в нашем доме. Скажи число гостей да что за вкусы у них, а об остальном не заботься.
- Не знаю-с, что и отвечать, - растерялся Иванов. - Покорнейше благодарю. Я ведь думал в трактире комнату снять и кушанье заказать, как гренадеры делывали. Но, понятно, ежели честь окажете, вам туда идти нельзя-с... Да хлопот-то сколько!
- Перечти гостей, а я считать стану, - приказал Жандр.
- Отцом посаженым наш полковник вызвался быть, - начал Иванов, - знать, их с супругой позвать надобно. Шаферов двое, а то четверо - гренадеров холостых. Вот уже шестеро.
Потом фельдфебель Митин да унтер мой взводный Таран...
Только, Андрей Андреевич, они ведь люди самые простецкие, солдаты, одним словом... Восемь. Потом Анютину Амалию Карловну с мужем, он, сказывают, немец- тихий, у ней счета ведет. Ну, подружек Анютиных хоть две. Никак, двенадцать?
Да мы, брачущиеся... И, может, еще батюшка с дьяконом. Так позвольте хоть половину денег внесть.
Андрей Андреевич нахмурился:
- Слушай, Александр Иванович! Мы друг друга не первый год знаем, кой-чего вместе пережили, кой-кого вместе оплакали.
Так вот: мы с Варварой Семеновной гостей принимаем не часто, денег бросать на ветер не любим. Но бывает и у нас, что не о рублях разговор. Можешь мне поверить, что от сего приема окажется и нам удовольствие. Так что говори сей госпоже свои пожелания, а уж она нас не подведет. Я же в ближние дни съезжу к названной немке и к полковнику твоему с визитами и форменно их приглашу. Тебе же надо квартиру сыскать чистую, теплую, недорогую и хоть как в ней все устроить. Про всякое обзаведение Варвара Семеновна тебе советчица. Да в церкви побывай - оглашение надобно в ближнее воскресенье сделать.
Однако когда Андрей Андреевич нанес визит госпоже Шток, та заявила, что иначе как от себя Анюту замуж не отпустит, раз она сирота и столько лет у нее живет. И пошла речистая немка объяснять, что у нее не как у других, а совсем как пансион, что сама учит девиц не только белошвейному делу, но и готовить кушанья, а муж ее - желающих чистописанию и арифметике, и что по случаю свадьбы любимой подруги каждая девушка захочет что-нибудь сготовить, хотя, конечно, все будет под ее присмотром.