А жена у него, знать, модница да прихотница, которая танцевать любит. Надо приметить ее, раз красавицей почитают. Может, хоть она на Дарью Михайловну схожа? Вот и средь статуй здешних такой не вижу, чтоб ту напомнила... Ох, тяжко становится стоять неподвижно, ноги, плечи ломит, годы свое берут".
Покосившись на своего напарника Павлухина, увидел, что еле заметно шевелит губами: видно, опять набалтывает про себя вирши. Сейчас и глупостей его послушал бы для отдыху...
Когда через полчаса, по окончании обедни, сменились с поста и через пустые залы пошли в роту, Иванов спросил:
- Опять, Савелий, плёл давеча?
- А я завсегда к концу смены, чтоб усталь менее чувствовать. Было б к чему зацепиться. Давеча услышал, как господин Жуковский про крестника тревожился, и давай подбирать:
У господ свои заботы.
Во дворец не ездит кто-то
Ждать за то ему беды.
А у нас не те труды:
Отстоять исправно смену,
Истуканом влипнув в стену,
Аль дежурным мерить залы
Тоже труд, скажу, не малый.
Вот и думаешь порой:
Не в отставку ль, на покой?
Но боюсь я спиться с круга
От излишнего досуга...
А дальше пошло про Графский, чего ты и слушать не захочешь, - подмигнул Савелий.
- Верно, мне и того довольно... - засмеялся Иванов.
Увидя на другой день Тёмкина, гренадер передал разговор
Василия Андреевича с каким-то своим тезкой, который доводится крестным отцом Пушкину, и что говорили про его жену.
- Что супруга Александра Сергеевича первейшая красавица, то я слышал, а вот что крестный отец ихний здесь пребывают, то впервой узнаю, - не без важности сказал писарь. - Но понятно, что старшие беспокоятся, раз таков горяч. Ведь господина Пушкина дед кровный арап были, у Петра Великого в денщиках, а потом до генерала дошли, прозвание только запамятовал...
- Все тебе Максим Тимофеевич, поди, рассказывает?
- Они-с, раз видят, что я стихи ихнего барина да господина Пушкина наизусть читаю и каждое слово в душу кладу.
А еще через сутки писарь поманил Иванова зайти в канцелярию, где они оказались одни, и сказал:
- Разъяснили мне, что барин тот, которого Александром Ивановичем кликали, Тургенев по фамилии. С юности господину Жуковскому близкий друг, но только в шутку зовутся крестным Александру Сергеевичу, потому что когда ихние родители в Москве проживали, то господин Тургенев их подросточком в учение отвозили в Царское. - Тёмкин понизил голос до шепота и продолжал: А сами хотя превосходительные и на службе состоят, но у государя на заметке, потому что братец ихний в двадцать пятом году из главных были, только, когда на площадь выходили, за границу посланы оказались и сюда не вернулись, но заочно приговорены.
- Ну ладно, молчи-ка, - сказал Иванов также тихо, - да лучше про то и думать забудь. Не солдатское дело такое знать.
- Да что же, раз всем то известно. Они вот и во дворец по чину своему вхожи, - возразил Тёмкин.
- Мало ли кому что известно! - сказал Иванов. - А ты больше никому не болтай.
В конце февраля, сидя в канцелярии роты, Иванов строчил списки на разграфленных листах нарядов. За дверью раздалось шарканье: кто-то вытирал ноги от снега. Вошел господин в теплой шинели с черным мерлушковым воротником. Когда снял шапку такого же меха, гренадер узнал живописца Голике.
- Я пришел вас пригласить, господин кавалер, на похороны Александра Васильича Полякова, - произнес он с печальной миной.
- Спасибо, что известили, - вставая, сказал Иванов. - Доконала, знать, его чахотка?
- Именно доконала, - подтвердил Голике. - Последние полгода покойный кисть в руки не брал, отчего средства на похороны отпускает Общество поощрения художников, и я от себя прибавил. Завтра вынос из Андреевского собора в одиннадцать часов.
Если бы не присутствие Голике, Иванов навряд ли поверил, что в полутемной церкви перед ним лежали останки Полякова.
Всегда был тщедушен, а сейчас острый нос и восковой лоб над запавшими глазницами - вот все, что выдавалось над краем гроба. Действительно, съела беднягу чахотка.
"Грех какой, что не разыскал его на новой квартире, - думал гренадер. Так ведь и он не шел к нам, хоть столько приглашали. Чувствовал же, что от души зовем..."
Кроме Голике, проводить покойного пришли два художника - один высокий и угрюмый, посматривавший на упитанного немца далеко не ласково, и второй среднего роста, с добродушным лицом, показавшимся гренадеру знакомым.
- Я про вас от покойного наслышан. Рассказывал, как заботились о нем еще во дворце, - сказал Иванову этот художник, когда пошли рядом за гробом по Среднему проспекту. - И особенно печально, - продолжал он, - что умер Поляков, когда уже преодолел тяжкие последствия тех лет, что копированием занимался. Такие годы для настоящего художника вроде яду и безвредны только для ремесленников. - Он кивнул на спину Голике, шагавшего у самого гроба на манер родственника. Прошли еще квартал, скользя по наезженной дороге, порой хватаясь друг за друга, и художник заговорил снова: - Когда еще поймут, что в академическом курсе от копирования только вред? Руку набивает, а глаз убивает. Одну натуру надо учить рисовать и писать красками... Покойному так претило по шаблону портреты писать, что голодать предпочитал... Впрочем, верно, вы сие от него самого слышали, - закончил он.
- Даже аттестат из Академии не получил, - подал голос высокий художник. - За неделю до смерти мне сказал: "Какой же я "свободный художник", ежели, кроме копий, ничего не оставляю?.." Строг к себе был... Не то что другие...
- А есть ли у него кто из родственников в Костроме? - спросил Иванов.
- Нигде никого, - ответил высокий. - Не раз говаривал в последние дни: "Хоть то хорошо, что по мне плакать некому".
Гренадер вспомнил, как после того как рассказал Анюте о приходе Голике, заметил ее заплаканные глаза. Вспомнил и Таню, которую Поляков еще девочкой угощал сахаром, а потом
списал на портрете. И она всплакнет, как бы ни жила за своим столяром.
Когда на могиле установили деревянный крест, Голике, раскланявшись, первый пошел с кладбища. Остальные двинулись следом.
- Как ваш капитан поживает? - спросил общительный художник.
- Что ему делать? Командует - другого дела не знает.
- А мне показался добряком обходительным, - удивился художник. - Когда в 1827 году, сряду как рота ваша устроилась, я заказ получил галерею написать и в ней чинов во всяком обмундировании, то очень бы затруднился, ежели б не его помощь.
Он людей отобрал и младшего офицера в полном параде позировать попросил, а себя изображать из скромности не велел. Сказывали, что та картина в Царском селе, во дворце. Так что попрошу, коли не забудете, капитану почтение передать от Чернецова Григория.
- Так вы командира роты Качмарева помните, - догадался Иванов. - А он полковником давно произведен. То-то я вас будто признал, раз видел там рисующим, и Поляков около стаивал.
- И вот где снова встретились! А ведь как он тогда одушевлен был, что общество за него вступилось...
С начала этого года среди придворных обоего пола пошел негромкий разговор о введении дамских форменных платьев. Хотя, как всегда, такие разговоры шли больше по-французски, но прорывалась и русская речь, из которой гренадеры поняли, что эти платья будут чем-то похожи на сарафаны и такой покрой не всем нравится. При них прикажут еще носить подобие кокошника. И в таких туалетах все придворные дамы и все городские, по чинам своих супругов "имевшие приезд ко двору", обязаны будут являться на большие выхода и торжественные богослужения, на концерты и балы. При этом платья будут бархатные, нескольких цветов по рангам, с богатым золотым или серебряным шитьем и весьма открытые на плечах.
Стоя на постах, Иванов слышал отзывы на такие слухи. Два пятидесятилетних генерала, командиры гвардейских полков, пересмеивались в Белом зале, ожидая большого выхода.
- Вот будет табло, когда статс-дамы такие платья натянут!
Одни пасхальными столами окажутся - ветчины и куличей вволю, а другие гербариями Кунсткамеры, - веселился гусар.