Пятилетие свадьбы, которое пришлось на воскресенье, праздновали только вкусным ужином. Пригласили всего двух ближайших Анютиных подружек-белошвеек и писаря Тёмкина.
Когда после изобильного жаркого хозяйка поставила на стол подносы с пряниками, изюмом и винными ягодами, Федота попросили почитать стихи. Он сказал наизусть несколько басен Крылова и показал в лицах, как толстый Крылов, идучи к Жуковскому, кряхтя влезает зигзагом по лестнице. После этого прочел уже по тетрадке недавно напечатанную сказку про Конька-Горбунка. Слушатели смеялись до слез, но, когда закончил, одна из барышень сказала, что все ж таки стихи Пушкина лучше всех, и просила прочесть хоть небольшое его сочинение. Анна Яковлевна поднесла чтецу стаканчик наливки и послала Лизавету, также слушавшую чтение, ставить самовар. Тёмкин предложил свою излюбленную "Полтаву". Но ее уже слышали допрос, казнь, сражение, - все такое страшное. Не выберет ли что другое? Тогда прочел "Песнь о вещем Олеге".
Стихи были первые нешуточные в этот вечер, и разговор пошел серьезный. Сначала Федот рассказал, что знал про Олега и Ольгу, что за "щит на вратах Цареграда" и что такое "тризна". Потом стали вспоминать, какие верные бывают предсказания.
- А помнишь, Анюта, как цыганка Кате беленькой иностранца нагадала за год, как пекарь Шольц присватался? - сказала одна из мастериц. - А ведь немцы чаще на своих барышнях женятся.
- Мне тоже ворожея сулила, что дом каменный наживу, - заметил Тёмкин. А пока за душой только тетрадки со стихами, гребешок да щетка, которую Александр Иванович подарили.
- Твое время не ушло, - заверил Иванов. - Выйдешь в чиновники, женишься на богатой - вот и дом готовый.
- А тебе как верно, Сашенька, - напомнила Анна Яковлевна, - барыня в Лебедяни нагадала: все по ее слову сбывается.
Иванов рассказал, как в 1818 году едва не наложил на себя руки от жестокости эскадронного командира, как стараниями двух боевых товарищей был переведен в ремонтерскую команду, шедшую в Лебедянь, и там через унтера Красовского увидел одну барыню, у которой бабка была цыганка, и что предсказала ему по руке и на картах. Рассказал и то, как часто пенял ей, пока казалось, что зря сболтнула, будто "в сорочке родился", а потом вдруг попал в роту, через два года нашел Анюту, а нынче еще в "благородия" вышел.
Тут переглянулся с женой - дальше надо бы рассказать, что обещала Дарья Михайловна исполнение самого главного, о чем тогда даже не мечтал, но вскоре замыслил и к чему сейчас почти приблизился. Но об этом ведь никому не говорено.
Смолчал и теперь.
Вскоре гости ушли. Анюта с Лизаветой стали мыть посуду.
Иванов хотел было им помочь, но сказали, что справятся, и остался один за столом. Вот ведь дожил, что может посидеть при свече без дела, раз еще спать не хочется... Конечно, Пушкина стихи про Олега - не больше как сказка старинная, но ведь бывают же верные предсказания... По Дарьи Михайловны словам все пока исполняется. Только бы еще своих выкупить.
А последнее предсказала о пламени и дыме. Что оно значит?
Как Красовский тогда шутил, геенну огненную, в которой за грехи гореть будем?.. Да что про то думать! Выполнить бы заветное, а там поглядим...
Перед рождеством выплатили жалованье за последнюю треть 1834 года, и унтер понес Жандру сто пятьдесят рублей. Шел и думал: значит, теперь в казне три тысячи триста пятьдесят рублей, - сумма знатная, и, видать, она пойдет прирастать куда быстрей. Пожалуй, можно бы уже начать прицениваться к покупке, кабы додуматься, как лучше: самолично, взявши отпуск, съездить в Козловку аль сначала отписать? И кому писать-то?
Самому ли Ивану Евплычу или отцу с братьями, чтоб верней все расчесть. Так письмо-то получивши, кого-то грамотного читать позовут, отчего сряду же барину станет известно...
Сдавши деньги Жандру, пересказал, что думал, и услышал:
- И мы про то же судили, да вспомнили, что у покойного Грибоедова в твоих краях друг закадычный живет, у которого "Горе" свое дописывал. Жандр открыл записную тетрадь.
- Как же, - подтвердил Иванов, - они и мне про то изволили поминать, спрашивали, близко ли нашего села вотчина генерала Измайлова, которого за сущего кровопийцу в округе почитали...
- Нашел, - прервал его Жандр. - С тех пор у меня и значится, как писать отставному полковнику Степану Никитичу Бегичеву в деревню и в Москву. Сейчас-то, верно, в Москве живет. Так вот, мы с Варварой Семеновной и придумали ему как человеку самых благородных правил все дело описать и совета просить, не знает ли помещика, кому принадлежат твои родичи, или дворянского предводителя и кому лучше к ним обращаться:
мне ли, с превосходительным чином, представляя себя посредником, или тебе как покупщику.
- Понятно, хорошо бы такое письмо отписать, - согласился Иванов, - хотя и совестно их да и вас беспокоить.
- Чего совеститься, когда друг наш общий тебя при мне обнимал и целовал, что в письме сем не премину сообщить, - сказал Жандр. - И речь ведь пойдет о деле подлинно благотворительном. Ну, диктуй, как деревня твоя и как помещик зовутся... Евплыч? Экое отчество редкостное!.. Да постой прощаться. Хочу еще спросить: читал ли вам писарек, про которого сказывал, новую поэму Пушкина про наводнение 24-го года?
- Никак нет.
- Ну и не надо, особенно Анюте, того слушать. Бедствие ужасно изображено. Что старше Пушкин становится, то сильней пишет...
На другой же день унтер спросил Тёмкина:
- Знаешь ли господина Пушкина новые стихи про наводнение?
- Как же, знаю-с, хотя нигде не печатаны.
- А чего же нам не читывал?
- Боюсь, Анна Яковлевна плакать станут. Там ведь про старушку с дочкой-девицей потонувших. Как ей своих не помянуть? А вам извольте, хоть сейчас наскрозь прочту.
- Ужо с дежурства зайду. Так хорошо писано?
- Хорошо - слово тут слабое. Душу лихорадкой бьет от восторга и жалости, ей-богу-с! А сказывают, что тогда в Одессе находились, но чисто как чародей все увидели... А я вот каков невезучий - ни разу им в лицо близко не взглянул. Все со спины аль с бочка да мельком. А вы их поблизости видели?
- Нет, чтобы совсем вплотную, того еще не случалось.
Через день, будучи дежурным по смене, Иванов после очередного обхода постов пришел в канцелярию, когда Федот уже складывал бумаги в стол. И тут, присевши насупротив писаря, выслушал всю историю про бедного Евгения. Когда чтец дошел до строк:
...Несчастный
Знакомой улицей бежит
В места знакомые. Глядит,
Узнать не может. Вид ужасный!
Всё перед ним завалено;
Что сброшено, что снесено...
у Иванова перехватило дух. Как сейчас увидел 7-ю линию - ломанные заборы, размытую мостовую, зловонные помойки и воду на полу подвальной комнаты, где захлебнулись дорогие Анюте люди...
Правильно Тёмкин сказал, что восторг и жалость слушателя колотят. А как Петербург вначале описан! "Красуйся град Петров..." Да, такого сочинителя надо получше разглядеть...
Случай к тому пришел через несколько дней.
Во время торжественной обедни в соборе обходивший посты в парадных залах Иванов неслышно вошел в Военную галерею.
Увидел Пушкина и, замедлив шаг, повернул ему навстречу.
В полкой камер-юнкерской форме Пушкин стоял с каким-то офицером гвардейской артиллерии и, кивая на портреты, говорил:
- Как Дока ни брани, а деньги не даром брал - сходство портретов удивительное. Ьжели, понятно, с натуры писано. Вот Николай Николаевич Раевский совсем как ЖКБОЙ, когда строг бывал. Взгляну и будто слышу: "Полно дурачиться, Пушкин!.."
А у доброго Инзова только лоб да глаза схожи...
Скосился на миг на проходившего унтера, и тот увидел под рыжеватыми курчавыми волосами смуглый высокий лоб, чуть пригнутый кончик носа, крупные губы, за которыми блеснул ряд зубов. Но главное - в глазах! Никогда этаких не видывал.
У Василия Андреевича грустные, добрые... А из этих словно искры брызнули...
В конце марта, наведавшись ка Мойку, унтер узнал, что от Бегичева пришел ответ из деревни, куда переслали адресованное в Москву письмо. Он советовал Жандру написать епифанскому предводителю дворянства отставному гвардии капитану Левшину, просить его совета, а может, и содействия в совершении покупки и рассказать о доблестном офицере из солдат, который хочет выкупить родителей. А сам Бегичев еще до весенней распутицы повидает известного ему с хорошей стороны предводителя - имения их в двадцати верстах - и от себя объяснит дело словесно. О результате такового визита будет тотчас отписано Андрею Андреевичу, о котором столь много наслышан от незабвенного обоим Грибоедова.