- Тогда, поди, надо и квартиру получше снять, - сказал Иванов. - К Маше, если в пансионе учиться станет, подружки придут, так чтобы не хуже, как у них...
- А я про пансион сомневаюсь, - созналась Анна Яковлевна.
- Что ж так? - удивился Иванов.
- Напротив нашей мастерской француз с женой пансион для девочек держали. Родители платили, кажись, рублей по пятьсот за год. А житье детям было не сравнять хуже, чем нам у Штокши. Учения совсем мало, только что по-французски да приседать ловко умели. А кушанье скудное, белье нечистое и во всем несправедливость. Старшие очень малышей обижали - прозвища стыдные давали, по ночам пугали. Сладкое или ленточку какую отнять - самое обычное дело. И что ни услышат - все француженке перенесут. А та их секла и на горох коленями ставила. В дурацком колпаке ходить за наказание не считалось.
- Ну и пансион! - сказал Иванов. - А вы как всё узнавали?
- Горничная тамошняя, которая постели девочкам убирала, воротнички да рукавчики крахмалила, в мастерскую забегала.
И та ушла от французов, не могла такую несправедливость видеть.
- Так не все же пансионы такие! - сказал унтер. - Узнаем, расспросим, прежде чем отдавать.
- Не иначе, - согласилась Анна Яковлевна. - Наверно, и справедливые заведения есть. Но с годик я сама еще поучу шить, читать и писать. Смотри, как Лизавета бойко читает, и никогда ее в лавках не обсчитывают. И еще, знаешь ли, про что мечтаю?
- По-французски чтоб умела? - усмехнулся Иванов.
- Вот и не угадал! Фортепьяно купить и учительницу нанять. Ты слышишь ли, как поет? Что услышит летом от уличных музыкантов, все сразу и запомнит. Ведь и ты часто за работой мурлычешь. Она все твои песни знает. Про солдатушек уланов слово в слово...
- Хорошо бы, - ответил Иванов. - Как во дворце концерты дают, я всегда послушать стараюсь. Жалею, что ты со мной вместе не можешь. А те, кто там сбираются, многим музыка будто в тягость.
- А господина Пашкова давно видел? Он-то, наверно, тульского губернатора знает? - спросила Анна Яковлевна, видно забыв, что сама советовала мужу не думать о письмах.
- Может, и знает. Хотя двадцать лет в отставке и будто в Тульской деревень у них нет.
- А всё спроси. У господ везде знакомство или свойство.
Не с губернатором, так с женой, может, родня.
- Спрошу. Ему теперь все дело открыть можно, раз деньги почти накоплены, и про жалованье хорошее скажу.
Только в феврале они встретились. Снова опоздавший к началу обедни камергер спешил в собор. И опять остановил унтера:
- Ты завтра свободен, друг мой?
- Никак нет, в суточном наряде.
- Так послезавтра приди на Сергиевскую в полдень. Можешь?
Услышав о приглашении, Анна Яковлевна настояла, чтобы взял с собой письмо Красовского, раз про него спрашивал осенью.
Верно, хозяин отдал приказ о его приходе, потому что едва подошел к парадной двери, как ее распахнул швейцар, приговаривая:
- Пожалуйте! Его превосходительство приказали просить.
Стоявший тут же лакей помог унтеру снять полусаблю и шинель, принял шапку и пошел впереди, из почтения ступая боком по устланной ковром лестнице и дальше по парадным комнатам.
Убранство их было нарядно, но, видно, осталось от отца камергера. Шелковые обои и обивка мебели выцвели, позолота потускнела. Пашков встретил гостя на пороге своего кабинета, а может, библиотеки - вдоль стен высились шкафы с книгами.
У письменного стола на серой ребристой тумбе стоял беломраморный оплечный портрет женщины, в котором Иванов тотчас узнал черты Дарьи Михайловны.
Перехватив его взгляд, камергер спросил:
- Похожа?
- Оченно, - сказал унтер. - Еще Красовский их со статуей в парижском каком-то музеуме равнял. Сказывал, на богиню какую-то древнюю схожи... А тут сами на себя-с.
- И мне он то же говорил. Но я с тех пор в Париже не бывал, проверить его мнение не мог, - отозвался Пашков. - Да садись, пожалуйста, Александр Иванович. Ведь ты теперь офицер. Пока ты стоишь, и мне, хозяину, сесть неудобно.
Иванов сел и подал письмо Красовского камергеру. Тот прочел, перечел еще раз и, возвращая, сказал растроганно:
- Истинно благородное и чистое сердце! - Помолчал и стал спрашивать: Уже майор? Быстро в чинах проскочил... Ах, вот что? Ну, хоть и от цесаревича кому-то польза была. Так каков же адрес?.. Я ему настоятельно напишу, что буде в отставку пойдет, то не искал иного места, как у меня в дому. Только Филофею какова здешняя сырость покажется?.. Могут как гости жить, сколько захотят, а то Герасимыч ко мне на службу вступит. Мне честный человек вот как нужен. Скажу тебе, что из шести тысяч крестьян, что в наследство получил, освободил я пока тысячу двести, которых совсем безденежно, которых с малым выкупом, а остальных перевел на легкие оброки, что, однако, требует постоянного надзора, ибо в честности многих приказчиков не уверен. Отсюда понимаешь, насколько Красовский был 6ы полезен, и что он в штаб-офицерском чине тоже весьма кстати для начальства всех мастей. Зиму бы здесь оперу слушал, - на этом слове Пашков будто поперхнулся, глянул на мраморную Дарью Михайловну, нахмурился, но продолжал, - а летом в моей коляске в любое имение с ревизией да с расспросами крестьян о поставленных мной управителях. Прошу, отпиши ему о сем же. Ведь ради успеха дел своих я и камергерский мундир надеваю и во дворец езжу. Мне звание такое не нужно, но в любой губернии, где по делам крестьян приходится в Гражданской палате побывать или губернатора визитировать, и здесь, вплоть до Сената, везде камергерство успеху содействует... Но супруга моя, представь, не хочет ко двору представляться, все больной сказывается. Я-то ее понимаю, что там хорошего? Но старый граф Литта ко мне пристает... Однако постой, высказан лишь один пункт беседы, для которой нынче пригласил: просьба Красовского ко мне на службу привлечь.
Письмо, тобой принесенное, очень меня в том обнадеживает.
А второй - о твоих делах. Помнится, Дарья Михайловна говорила, что замыслил родных из крепости выкупить. Так ведь?
- Так точно. И мысли сей не оставляю семнадцать лет, - ответил Иванов, после чего вкратце рассказал о капитале, накопленном благодаря щеточной работе и жалованью, и что хранит его деньги уже много лет статский генерал Жандр, к которому в дом привело его ремесло, еще когда служил в Конной гвардии.
По мере рассказа видел, как смягчалось лицо Пашкова.
- С господином Жандром я не знаком, - сказал он, когда Иванов кончил, но как театрал записной в дни молодости помню пьесы, им весьма остроумно переведенные, а теперь наслышан как о честнейшем и дельном директоре департамента.
Радуюсь, что случай помог тебе сыскать такого банкира.
- Они уже с епифанским предводителем дворянства в переписку вошли. И по сему делу у меня к вам, Павел Алексеевич, покорная просьба. Советует предводитель при поездке моей заручиться письмом к тульскому губернатору генералу Зурову...
- К Ельпидифору Зурову? - воскликнул Пашков. - Он Ельпидифором Антиоховичем зовется - вот имя-отчество замысловатое! Но сам-то для нашей земли овощь самая обыкновенная... Знавал его близко. Раз даже из небольшой беды помог выпутаться, тогда еще юнкеру в Дворянском полку. И что губернатором назначен, тоже слышал. Чудны дела твои, господи!
А может, не тот еще Зуров? Не знаешь, был он адъютантом при Дибиче?
- Они самые, так предводитель епифанский пишут.
- Ну, так я ему такое послание настрочу, которое, думается, пользу тебе принесет. И супруге любезностей подпущу. Он на вдове графа Стройновского женился. Красивая была барышня лет двадцать назад. Ее папенька все состояние прокутил и за старика замуж выпихнул: ей восемнадцать, ему семьдесят.
А граф вскоре попал под суд, хотя был сенатором, блюстителем законов. На счастье молодой супруги, тут и помер, оставив ее, правда, без копейки, отчего рада была за Зурова пойти. Он собой вроде вареного рака... Ну, я злословить пустился, чего Дарья Михайловна терпеть не могла... Так называй мне прозвание помещика, у которого своих покупаешь, да сколько их душ. И незачем Зурову, по-моему, знать, что ты им волю готовишь. Он чувств таких не понимает. А что прапорщик хочет крепостными обзавестись, ему вполне по душе... А теперь позавтракай со мной, сделай удовольствие, как былому конногвардейцу. И не стесняйся, жена моя, Ольга Николаевна, поехала больную тетку проведать, раньше обеда не будет.