Здесь же, в библиотеке, но на другой, круглый, стол два лакея накрыли скатерть, поставили приборы, принесли жаркое, пирожки, кофе. Отослав их, Пашков все сам раскладывал и разливал. Вспоминали Конный полк, походы, Париж.
Когда собрался уходить, хозяин подал ему конверт.
- Что же тут?
- Долг мой, что вор-музыкант когда-то перехватил.
- Увольте, Павел Алексеевич, я ведь и так, слава богу, как докладывал, к нужному капиталу почти что подошел.
- Не могу уволить, раз то Дарьи Михайловны воля была.
- Но откуда узнали такое давнее?
- Второй музыкант, Алексаша, на неделе пересказал. Он здесь в Большом театре в оркестре играет. В среду его четвертого младенца крестил. Вот на крестинах и вспомнил, как ты нас на Литейной не застал и писать Дарье Михайловне запретил, чтоб не расстраивалась. Я хотел в сей же конверт еще прибавить, но раз у тебя столь благополучно, так те другому лицу отдам, а что Дарья Михайловна посылала, прими в свою кассу.
Иванов шел домой и подсчитывал капитал. Неужто наяву подходит к исполнению заветного желания? Сколько раз казалось не больше как мечтой. Да, верно, так бы и вышло, если бы не попал в роту, а потом еще получил производство. Близится время доложить полковнику про отпуск, притом не на двадцать восемь дней, как другим, а месяца на три, чтобы дело до конца довести. Придется при том все объяснить. А он жене расскажет, и от ихней прислуги вся рота узнает. Надо его просить помолчать, хоть пока...
В первых числах марта, идучи на рынок, Иванов глянул на дверь трактира, в которую ныряли посетители, и вспомнил Варламова. Будто вчера бежали от будошников по Аптекарскому.
А ведь не сегодня-завтра стукнет пять лет, как нету Карпа на свете. Какого же числа помер? Надо у Павлухина спросить да на кладбище панихиду отпеть...
На обратном пути сделал крюк, завернул в роту. Узнал, что свободный от нарядов Савелий ушел в город. Наутро заглянул в табель - где стоит? В Эрмитаже. Не по дороге к нонешним постоям. Возвратясь со смены, спросил Тёмкина, нет ли записи, когда кто из гренадер помер. Федот вычитал, что Варламов скончался 4 марта. Ах, мать честная! В самый день, когда у трактира вспомянул! Теперь и у Павлухина спрашивать совестно.
Назавтра Иванов вложил в медвежью шапку стеганое донце, под сюртук вздел овчинную безрукавку, так что едва застегнул шинель. К Чесменской богадельне не близко, а мороз - январю впору. На Московской дороге ветер колет лицо иголками. Пробежаться бы для согрева, да неловко в такой форме. Знай хлопай руками крест-накрест, как кучер. Вот наконец Триумфальные ворота, дальше и домиков нет, одни огороды. Тут и припустить можно.
Вот и Чесма за рощицей. Свернул на разметенную дорогу и снова перешел на строевой шаг. Вошел в просторные чистые сени - сразу видно, что недавно открыли богадельню. Дежурный инвалид, гревший спину у печки, не попросил, а скомандовал:
- Прикрывай плотней двери! Тут швейцаров нету! Да иди греться. Говори, чего пожаловал. Проведать кого хочешь?
Ростом мал, ноги кривые, но на затертом сюртуке "Егорий"
и три медали, сбоку Кульмский крест и на рукаве четыре галунных шеврона. Видно, отслужил довольно.
- Хочу панихиду заказать, друга помянуть, что у вас схоронен, - сказал Иванов, скинув вареги и грея руки о печку.
- Наш поп в город до вечерен покатил, так что дело твое несбыточное. Да не по Варламову ли панихиду хотел отпеть?
- Как ты догадался? Ведь у вас трое наших уже схоронено.
- Трое схоронено, а за одной могилой пригляд настоящий, хоть у других, сказывают, и женки оставши. В самый день Варламова кончины уже гренадер был и панихиду заказывал. Тот самый, что плиту на могилу ставил. Прибаутошник такой.
- Ну, коли так, - сказал Иванов, - то на могилу схожу да обратно. Ты мне, однако, скажи, как ее сыскать? Я с похорон не бывал, а крестов, верно, немало наставили.
- Мрём, конешно, на то и богадельня, - сказал инвалид. - А ее сряду сыщешь, как на кладбище взойдешь. Ваш-то как был, так размел, песочком да ельником убрал. Все любоваться ходим.
- А где же служил, браток? - спросил Иванов.
- Отседа рукой подать, в Софии, в лейб-гвардки гусарском полку, отрапортовал инвалид. - Первым ездоком считался, вахмистром шефского эскадрона состоял. Тридцать лет отбухал, пять ран имею - сколько наград, столько и ран. Зато сюда и сдали помирать на казенные харчи... А ты где красовался?
- В Конной гвардии, тоже вахмистром.
- То-то ростом тебя выгнало.
- Я из средних был.
- А толку что в росте? Мал золотник, да дорог. Большого рубить да стрелять легше, какими железками ни покрывайся.
"Экий задира! - подумал Иванов. - Ведь видит, поди, офицерский темляк, да что ему, тут-то живучи..."
- Ну, будь здоров, братец.
- Будь и ты, гренадер.
Натянул вареги, вышел, свернул за здание. Да, крестов уже десятка три стоит. "Мрём, конешно, на то и богадельня".
Сразу видны Савельевы труды. Ельник да песок могилу выделяют. Подошел, чугунная плита, как у знатного барина, на тесаных камнях уложена. Рядом веничек, снегом полузасыпанный. Обмел и прочел выпуклые строки:
На сем месте погребен
Гренадер дворцовой роты и кавалер
КАРП ВАСИЛЬЕВ ВАРЛАМОВ
Скончался 4 марте 1831 года
Жития его было 45 лет.
"Ай да Савелий! И никому ничего". Снял шапку, перекрестился. Ох ты, как сряду голову прохватило - волос-то немного осталось. Ну, теперь домой скорей. Будто ветер в спину на обратном пути. Или он в Петербурге со всех сторон?..
Как вышел на Московскую дорогу, сразу потрафило: подсел на дровни к пулковскому огороднику, ехавшему на Сенной рынок. А тут уж и до дому рукой подать.
От рассказа мужа Анна Яковлевна даже всплакнула.
- Вот видишь - зубоскал и гуляка, а какой душевный! Ведь плита заказная, немало стоит. Позвал бы его к нам в гости.
- Нет, матушка. Ему за стол без полуштофа не накрывай, а того у нас заводить не стану. Лучше вместе в Графский зайдем, Карпа помянем.
- Ну, как знаешь.
Встретясь назавтра во дворце, унтер сказал:
- Был в Чесменской. Настоящую годовщину Варламова прозевал, так хоть после. Видел твое устройство. Вот уж истинно красу навел нельзя лучше и денег не пожалел.
Павлухин ответил, по обыкновению, виршами:
Не забыл свово я друга.
Двадцать лет рядом ходили, На войне и в час досуга Смех и горе с ним делили...
С ним, бывало, выпьем дружно, По душам погуторим.
Нам одно, бывало, нужно, За одно душой горим...
Савелий помолчал, шевеля губами, видно, искал нужные слова.
А Иванов смотрел в его лицо, сейчас вовсе не похожее на обычное дурашливое, и думал: "Что ж, и твоя душа за то горит, что 14 декабря на площади не рванулись СБОИМ братьям помочь..."
Но Павлухин перевел дух и закончил:
Так его могилу кто же,
Кроме Савки, соблюдет
И вокруг плиты пригожей
В день кончины приберет?..
В конце апреля Иванов принес Жандру двести пятьдесят рублей из жалованья и двести - полученных от Пашкова.
- Теперь ты уже и ехать бы мог, - сказал Андрей Андреевич. - Четыре тысячи семьсот рублей налицо. А ежели отпуск выйдет в сентябре, то все пять тысяч своих накопишь. И письмо нужное генерал-адъютант князь Белосельский-Белозерский мне обещал. А он член Военного совета и Зурову ох как пригодиться может.
Иванов пересказал разговор с Пашковым.
- Что ж, как говорится, маслом каши не испортишь. Камергеру твоему к пасхе "Владимира" за благотворительность пожаловали, о чем Зуров, конечно, где следует прочитал. Из сего поймет, что при дворе даже после долгого отсутствия его отмечают, значит, когда-то понадобиться может.
- Так они и знакомые давние, с первых чинов, - заметил Иванов.
- Оно хорошо, но про Зурова слух идет, что ему нонешнее прежнего важней.