Судьба — это мы
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
С именами талантливых поэтов у нас часто связывается та или иная область или край Родины. Если говорить об Урале, то у каждого возникает свое представление об этом красивом, могучем, гордом, богатырском крае. И всегда кажется, что поэт, представляющий Урал, должен говорить обязательно громко, приковывая своей громкостью всеобщее внимание. В этом, может быть, своя закономерность. Но поэзия вносит свои поправки в обычные и, я бы сказал, часто схематические представления. Так в уральской поэзии появился и прочно вписался на веки вечные прекрасный эпический поэт Борис Ручьев. Его поэмы славят уральскую землю, они наполнены глубокой человечностью и нежностью к людям и являются, пожалуй, в советской поэзии единственной поэтической летописью Урала, если, конечно, не считать глав из поэмы «За далью — даль» Александра Твардовского. И рядом с ним Людмила Татьяничева — другой поэт, тоже очень уральский, но со своим особым видением мира, со своими красками, уже не эпик, а глубочайший, оригинальнейший лирик.
Когда перелистываешь книги Людмилы Татьяничевой, когда вчитываешься в строки ее стихов, видишь, как близка она родному краю, земле, где выросла и впервые сказала свое поэтическое слово. Поэтому и чувствуешь, что каждое стихотворение поэтессы, словно омыто бурными уральскими реками, словно расцвечено яркими красками, напоминающими горные самоцветы. И кажется, что эти реки и эта земля, и этот животворный труд земляков, и эта несравненная мастеровитость уральцев насытили поэзию Людмилы Татьяничевой образами и мыслями, героями и героинями, раскрывающими прежде всего ведущую, магистральную тему ее поэзии — тему Родины.
Так может сказать только поэт, живущий одной жизнью со своим народом, полностью разделяющий со своей страной все тяготы и горести, все радости и победы.
Так случилось, что при жизни Людмилы Константиновны об ее многогранных и ярких стихах писали главным образом поэты. Критика редко обращалась к анализу произведений Татьяничевой. И вот перед нами книга Леонида Ханбекова «Судьба — это мы», книга личностная, думающая и страстная.
Леонид Ханбеков пишет легко, свободно, раскованно. Он вчитывается не только в строки. Он вчитывается в татьяничевскую судьбу — в дела, поступки, в ее озабоченность и тревогу. Он старается понять и рассказать читателю, что выковало из девчонки, в десять лет оставшейся без отца, без матери, поэтессу, которую преданной любовью полюбили не только земляки-уральцы, полюбили читатели нашей огромной страны.
Мне доводилось писать о Людмиле Татьяничевой, об ее стихах… Конечно, написанные по случаю юбилея или выхода очередной книги заметки не могли выразить всей глубины чувств, которые будило во мне ее не громкое, но твердое, выстраданное, всегда точное слово. Напутствуя книгу Леонида Ханбекова о творчестве поэтессы, отдаю рано ушедшему из жизни соратнику по поэзии хотя бы малую дань.
«Судьба — это мы» — очень точно назвал свой очерк Леонид Ханбеков. Мы — хозяева жизни, мы — кузнецы собственных судеб, мы — покорители эверестов собственных мечтаний и надежд. Людмила Татьяничева судьбой подтвердила свою строку. И не только эту.
Анатолий Софронов, Герой Социалистического Труда
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Мне казалось, что именно там, на Магнитострое, я смогу стать поэтом и напишу стихи, нужные людям{1}.
1. ЗОВ МАГНИТКИ
Она родилась в Мордовии, в небольшом провинциальном городке Ардатове. Ей было три года, когда умер отец, и мать с крохотной дочуркой уехала учительствовать в дальнее, глухое село Хлыстовка Чамзинского района.
Будущей поэтессе запомнились низкие, подслеповатые избы, крытые чаще всего соломой. Овраги, черными бороздами изрезавшие округу. Редкие, жалкие рощицы…
Они жили при школе. Через тонкую перегородку она слышала спокойный голос матери, терпеливо обучавшей малышей азам русской грамоты.
Запомнилось: по вечерам мать снова уходила — учить взрослых. В Народном доме — самой просторной избе села — за столами тесно, зачастую лишь расстегнув шубенки и армяки, развязав толстые, грубые шали, сидели крестьяне. И пожилые, и, случалось, совсем старенькие. Подобно детворе, хором, они повторяли за матерью, прячущей озябшие руки в рукава теплой кофты, стихи Некрасова.