Как верно подметила Лариса Васильева, одним из программных, магистральных направлений татьяничевской лирики является «утверждение добра и света с превращением их из абстрактных категорий в конкретные активные силы нашей жизни»{34}.
Свои стихи, каждый новый кирпичик поэтесса постоянно и неутомимо укладывала в стены здания жизни, как песню чистоты и верности, трудовой одержимости и поиска мастерства, осознания каждым себя частицей великой Родины и мира, где все зависит от каждого и каждый зависит от всех.
Неисчерпаемость доброго, светлого в человеке для нее несомненна. Надо лишь разбудить в каждом это чувство тепла по отношению к товарищу по земному общежитию. Зло уходит из жизни под натиском любви и добра. Лишь любовь созидательна. И это убеждение она проводит в самых разных стихотворениях, в самых разных тональностях, в самых различных образных и сюжетных решениях.
Внимательно вчитываясь в стихи Людмилы Татьяничевой, можно составить себе полное и яркое, в живых чертах и красках, представление об ее родословной, о близких ей людях, о судьбе, знавшей взлеты и поражения и не знавшей одного чувства — опустошенности, беспросветности жизни. Вера в завтра, оптимистическое, радостное ощущение — постоянная примета ее поэзии. Люди-созидатели, добрые, честные, горячие, прямые — любимые герои поэтессы, людей завистливых и злобных в ее стихах почти нет. Последним попросту она отказывает в праве на человеческое внимание.
Любовь предполагает самопожертвование, преданность и верность. А какая же любовь и верность, если в чувства примешана корысть? Размышления об этом занимали поэтессу на всем ее творческом пути. И когда раздумья эти перерастают рамки задушевной беседы с человеком, разговора один на один, в ее стихи снова полновластно приходит — «мы».
Наиболее ярко это ее творческое состояние проявляется в остро публицистическом, страстном стихотворении «Судьба — это мы» (1966):
Откровенная плакатность стиля, если хотите, даже аргументов, в стихотворении выходит на первый план. В нем нет полутонов, недоговоренности. Оно рассчитано на аудиторию.
Интересно то обстоятельство, что это «мы» чаще всего врывалось в ее творчество, когда Людмила Татьяничева встречалась со своими читателями на стройках Урала и Сибири, когда ей приходилось много выступать на фабриках и заводах, в колхозах и совхозах. Она сразу как бы включалась в их жизнь, в их дела, ничем не отделяя себя от геологов и нефтяников, сталеваров и монтажников.
«Мы» на какое-то время как бы становилось ее второй натурой. Она не испытывала при этом никаких неудобств, никаких сложностей. Тем более, что глубокая убежденность Людмилы Татьяничевой в совершенной ненужности тащить в поэзию частное всегда удерживала ее от публикации тех стихов, в которых личное было не только поводом, но и содержанием. Правда, в последние годы жизни в лирике Татьяничевой отчетливо обозначилось стремление не отделять героиню поэзии от себя, не объективировать ее, а лишь выбирать те моменты своего психологического состояния, отображать те морально-психологические уроки своей судьбы, в которых есть несомненный общественный интерес.