5. Непредсказуемость состава ссылок - нет логической процедуры перехода от наличной сети цитирования к составу ссылок не опубликованных еще работ, хотя заведомо известно, что каждая новая публикация будет иметь ссылочный аппарат, не слишком далеко отходящий от средней квоты цитирования. Непредсказуемость состава ссылок отражает завершенность формального основания в наличном массиве научного знания и срыв всех характеристик формальной определенности на выходе в будущее, переход их из однозначно содержательной уникальности (качество-субьект-время появления-время публикации-состав ссылок) в негативно-каноническую всеобщность формальных оснований.
6. Непредсказуемость теоретической ценности входящих в массив публикаций - не существует сколько-нибудь надежного рационального способа оценки входящих в массив публикаций, хотя заведомо известно, что свыше 30% опубликованного вообще не будет иметь теоретической ценности или будет обладать ею в нереализованной потенции, а из остающихся двух третей лишь 10% (6-7% от общего числа публикаций) окажется в активной зоне накопления теоретической ценности. Непредсказуемость теоретической ценности не следует смешивать с идентификацией принадлежности к массиву той или иной научной дисциплины: тип экспериментальных данных и состав ссылок вполне достаточны для процедуры идентификации на принадлежность к массиву той или иной научной дисциплины.
7. Непредсказуемость практической ценности вводимых в массив элементов научного знания - нет сколько-нибудь надежных и основанных на логических процедурах способов оценки вводимого в массив знания на его практическую ценность, как она выявляется в приложении и в обновлении социальной репродукции, хотя заведомо известно, что практическая ценность, как и цитируемость, есть функция от времени пребывания в массиве и подчинена тому же закону рангового распределения, причем корреляция между теоретической и практической ценностью далеко не бесспорна: имеющие большую теоретическую ценность работы могут не иметь практических приложений, как и имеющие большую практическую ценность элементы знания могут не иметь ценности теоретической.
Вся эта система негативно-канонических непредсказуемостей есть, собственно, в каждом своем членении особая арена творческой деятельности определения по правилам, а сами эти арены образуют последовательность и некоторую сумму длительностей во времени - лаг. Лишь гласность (определение по основанию непредсказуемости субъекта) носит отраженный и во многом произвольный характер, хотя и здесь ученый, публикуя-социализируя результаты собственной работы и добиваясь "скандального" их ввода, порождающего новую проблематику, активно воздействует на структуру и распределение научного интереса, выступает на только в роли отгадавшего загадку, но и задающего новые загадки, подлежащие изучению и, если это возможно, решению. Тем самым "самоходность" содержательного формализма массива научного знания и целостность этого формализма (сеть цитирования) не есть нечто органически объединенное в некоем надчеловеческом (родовом, абсолютном, социальном, совокупном, целостном) субъекте гегелевского образца: самоходность, поступательность, изменение замкнуты на головы смертных индивидов, на их способность создавать сумасшедшие связи идей, верифицировать их, отчуждать полученные результаты в общенаучное достояние, связывая новое с наличным, тогда как целостность прописана по массиву наличного научного знания и лишь проецируется на деятельность индивидов как требование нового (запрет на плагиат), переходящее в канонику отрицаний - универсальных, но требующих личностных включений форм деятельности.
Пытаясь философски ориентировать проблему целостности института науки и поступательного движения научного знания, как эта проблема вскрывается в науковедческих исследованиях, мы можем если не заключить, то, во всяком случае, предположить, что в частных своих разворотах эта проблема контактирует с традиционным предметом философии: вопросы целостности и механизма накопления нового знания - с гегелевской диалектической логикой; непредсказуемость предметно-качественного различения - с трансцендентальным априоризмом Канта; механизмы обновления социальной репродукции - с движением стоимости Маркса. Но целый ряд аспектов, особенно связанных с вводом, социализацией, гласностью, приложением, остается за пределами традиционного предмета философии как нечто бесструктурное и лишенное различений, скрытое в категории тождества. Учет того нового, что философия могла бы взять из науковедческих исследований и тем самым санкционировать их в философской части, был бы, по нашему мнению, обоюдополезным. Философии такой контакт обещает более солидные опоры доказательности и достоверности, чем те умозрительные конструкции, которыми ей приходилось до сих пор довольствоваться за невозможностью их проверки; науковедению - более четкое ориентирование исследований и более глубокое понимание смысла полученных и получаемых результатов. Последнее особенно важно - науковедение в конечном счете стремится к выходу в приложение, к теоретическому обоснованию научной политики, которой в современных условиях вынуждено заниматься любое государство. А проблемы научной политики - вещь сегодня настолько ответственная, что любая попытка действовать вслепую, на основании одних только "самоочевидных" истин здравого смысла, может привести к самым неожиданным и незапланированным последствиям.
Вместе с тем простой контакт-синтез философского и науковедческого, хотя он и был бы, по нашему мнению, крайне полезен как для философов, так и для науковедов, особенно в рамках той проблематики, которая со времен немецкой классики называется теорией познания, не давал бы все же надежных ориентиров для понимания роли и способа творчества, прежде всего научного творчества, в современных условиях научно-технической революции. Инициируемые наукой трансформации и изменения затрагивают не только развитые страны, в которых живет менее трети населения земли, но и весь мир. Это обстоятельство вынуждает более широко ставить проблему творчества, различать в творчестве то общее, что присуще любой социальности, и то специфическое, что свойственно лишь социальностям определенного типа. Поскольку различения этого рода положены не только в современности (развитое-неразвитое), но и в истории, нам волей-неволей приходится вовлекать в анализ творчества историю подготовки и генезиса науки.
ТИПОЛОГИЯ ЗНАНИЯ
Очевидная связь развития философии нового времени с возникновением опытной науки, успехи естествознания, решающая роль продуктов науки в процессах социального обновления - все это создало и поддерживает своеобразную атмосферу слепого почитания науки и всего к ней относящегося, в первую очередь научного знания. Не только для неспециалиста, но зачастую и для философа научное знание выглядит высшей формой и идеалом знания вообще, а строго определенная по предмету, использующая математический аппарат, вскрывающая "законы природы" научная дисциплина - эталоном для всех областей человеческого познания, высшей мерой их совершенства и развития. Само слово "научный" осмысляется в этой атмосфере скорее как прилагательное качественное, а не относительное, и равно бессмысленные с точки зрения лингвистики сочетания типа "научная философия", "ненаучная философия" воспринимаются совсем по-разному.
Истоки и этапы становления некритического восприятия науки восстановить несложно: начиная с Бэкона, Декарта и Гоббса, наука воспринимается философией как гарантия собственной независимости от теологии, как единственно надежный способ очищения от оскорбительных пятен тысячелетнего существования философии на правах служанки теологии. В этой ситуации недосуг было выяснять отношения с наукой: любое ослабление неразрывной связи философии и науки означало отступление в теологию. И хотя естествознание со времен Ньютона неустанно провозглашало: "Физика, бойся метафизики!" - обратных явлений не наблюдалось. Только Гегель, пожалуй, да и то ранний, осмеливался замахнуться на науку, но в "зрелом" Гегеле науке найдено вполне соответствующее настроениям эпохи место: "Дух, который знает себя в таком развитии как духа, есть наука. Она есть его действительность и царство, которое он создает себе в своей собственной стихии" (Соч., т. IV. М., 1959, с. 13).
Вместе с тем события последних десятилетий, связанные с появлением кибернетики и с накоплением знаний о механизмах функционирования науки, создают явные искажения мировоззренческой ситуации, которые не позволяют уже говорить о знании, деятельности, предметности как о категориях-терминах с фиксированным качеством, в которых возможны лишь различия степени и меры. Вскрывается их качественная гетерогенность. Деятельность, например, отчетливо раскалывается на творчество и репродукцию с соотнесенным, но противоположным набором устойчивых характеристик: в репродукции фиксируется качество (отрицательная обратная связь), в творчестве - количество (запрет на плагиат). Соответственно и понятие предметности человеческого знания, его объективности, действительности, как и понятие самого "знания" становятся настолько туманными, что вот в Философской энциклопедии, как и в БСЭ, вообще не нашлось места для статьи "Знание". Только в Словаре современного русского литературного языка можно прочитать нечто о знании.