Он подозвал Хантера. Надевая в рукава куртку с нашивками капрала и застегиваясь на ходу, Сэм торопливо подбежал босиком к сидевшему на лошади генералу, вытянулся, прижал ладони к ляжкам, доложил, какая рота купается.
— Как дела, Гектор? — спросил Турчанинов полуголого мулата.
Однако тот не ответил улыбкой на его добродушную улыбку.
Хмуро сказал, поддергивая прилипшие к мокрому телу полосатые исподники:
— Плохо, сэр.
— Почему плохо?
— Я потерял свой амулет.
Он стоял, повесив вдоль отчетливо проступавших ребер длинные мускулистые руки. Необсохшее мрачное лицо было пепельным, толстые губы посинели, его била мелкая дрожь, и зубы, как ни стискивал их, ляскали. Видно, перекупался в холодной воде.
— Разрешите пояснить вам, сэр, — вмешался Хантер с серьезным видом, но голубые яркие глаза смеялись. — У этого парня был любимый амулет, висел на шее. Знаете, у негров всегда разные амулеты, темный народ... Так вот, он его потерял, когда купался.
— Как же это?
— Наверно, зацепил за какую-нибудь корягу, когда нырял. После того, сэр, он поставил мировой рекорд пребывания под водой и после войны смело может открыть школу водолазов, однако так и не нашел своего амулета.
— Ну, ничего, — успокоительно сказал Турчанинов.
— Нет, сэр, это очень-очень плохо! — вздохнул Гектор, мотая головой, на которой слиплись мелкие черные кудряшки.
Далеко впереди, со стороны реки Теннесси, послышался слабый щелчок ружейного выстрела, за ним другой, третий... Перестрелка усиливалась с каждой минутой. «Вот оно, началось!» — тревожно и радостно ёкнуло сердце Турчанинова, и он, послав коня шпорами, поскакал туда, где, по-видимому, начинался бой.
Сражение длилось уже несколько часов и складывалось явно не в пользу северян.
Генерал Роузкранс, командующий армией, светловолосый, сухопарый немец с бородой, клоками растущей на худой, кадыкастой шее, стоял вместе с начальником штаба и своей свитой на бугре, у подножья старой ветряной мельницы, под косым крестом застывших перепончатых крыльев, и не отрывался от бинокля, наблюдая издали, как развертываются события. Спешившиеся ординарцы держали лошадей. Клубы порохового дыма, внутри которых раскаленно клокотала ружейная стрельба, поднимались на зеленеющих склонах гор, точно густой пар, — вовсю варилось адское варево битвы. Дым все застилал, лишь временами сквозь волнующиеся белые облака делались видны движущиеся темные пятна батальонов и полков, но и Роузкрансу и начальнику штаба был вполне понятен смысл всех этих происходивших перед глазами передвижений. То и дело галопом взлетали на холм посланные с линии огня всадники, передавали генералу донесения, получали от него приказ и сломя голову мчались обратно.
— Смотрите, что это делает Вуд? — тревожно сказал Роузкранс начальнику штаба, держа у глаз висевший на груди бинокль. — Что делает этот идиот?... Смотрите, Гарфилд, он уходит! Провались я, он ушел и открыл фронт... Что он, с ума спятил?.. Боже мой, боже мой, противник уже движется в брешь! Линия прорвана!..
С разгона беря подъем, к генералу подскакал молодой офицер и, не слезая с лошади, протянул донесение:
— Сэр, я от генерала Вуда.
— Передайте Вуду, что я его расстреляю! — крикнул Роузкранс, не принимая донесенья. — Предатель! Изменник! Открыть ворота противнику! — орал он вне себя, покраснев, с раздувшейся шеей.
— Сэр, генерал выполнил ваш приказ, — пролепетал растерянный курьер.
— Какой, к дьяволу, приказ?
— Вы приказали генералу Вуду как можно скорей соединиться с генералом Рейнольдсом, восстановить разорванную линию.
— Да, приказал. Ну и что?
— А когда мы снялись с места, оказалось, что помощь требуется не генералу Рейнольдсу, а генералу Бэрду!
— Бэрду?
— Да, сэр. Генерал Вуд и движется туда, по распоряжению генерала Томаса, которого мы встретили по дороге. Вот об этом и приказано вам доложить.
Роузкранс схватился за виски.
— Убирайтесь! — завопил он на высокой ноте и затопал ногами. — Вон!
Сильный треск и скрежет послышался над головой. Сбитое пролетевшим мимо шальным снарядом, косо спланировало и с шумом упало недалеко от них одно из мельничных крыльев. Ординарцы повисли на поводьях, удерживая вздыбившихся лошадей.
Еще через час положение окончательно определилось. Линия федеральных войск была прорвана в нескольких местах. Все смешалось. Пехота противника колонна за колонной упорно атаковала правое крыло Томаса, то слабое место, где полки Вуда смыкались с войсками Бэрда. Вокруг фермы, расположенной при дороге на Лафайетт и еще недавно занятой северянами, теперь копошились широкополые шляпы, ферма горела. Колонна Вуда была надвое разрезана, находящиеся позади полки окружены. Отчаянно отбивалась бригада Бреннана, также окруженная противником. Конфедераты обошли две бригады из корпуса Мак-Кука, а основные силы его таяли под сильным артиллерийским огнем. Даже невооруженным глазом было видно отсюда полное замешательство, беспорядочное отступление северян.
Самым ужасным было для Роузкранса то, что чуть ли не сразу инициатива перешла к противнику, который повсюду наступал, а ему оставалось только защищаться, да и то совершенно беспомощно защищаться. Распоряжения его повисали в воздухе. Основываясь на неточном донесении, он дал генералу Вуду ошибочный приказ, благодаря чему перед врагом открылась брешь и тот, понятно, ею воспользовался. Приказал Мак-Куку продвинуться к левому крылу Томаса — ничего не получилось. Отдал распоряжение Томасу двинуть резервы на подмогу Мак-Куку и Криттендену — генерал Томас на это ответил: «Я так зажат противником, что не могу двинуться с места...»
— Пораженье, настоящее пораженье! — бормотал Роузкранс, сейчас уже не багровый, а позеленевший, с прыгающей челюстью. — Правый фланг разбит, вместо центра — яйцо всмятку... Смотрите, Гарфилд, бегут! Ну да, бегут, как стадо баранов... Все погибло...
— Нет, сэр, Томас все еще держит свой левый фланг, — водя окулярами бинокля, возразил Гарфилд, такой же бледный. — Крепко держит.
— Узнаю старину Томаса!.. Я передаю ему командование. Черт побери, левое крыло должно держаться во что бы то ни стало!.. Едем, Гарфилд!
— Куда, сэр?
— В Чаттанугу. Будем готовить новую защиту. Боже мой, боже мой!..
Приложив к дощатой мельничной стене оторванный от блокнота листок, неверной рукой Роузкранс набросал несколько прыгающих строк — приказ о передаче командования, отдал конному ординарцу, — тот галопом пошел на левый фланг. Взобравшись на лошадей, офицеры поскакали в другую сторону — на север, к Росвиллу.
Нахлестывая и шпоря коней, скакали они по дороге сквозь завесы поднятой пыли, обгоняя беспорядочные толпы беглецов в изорванных, покрытых кровью мундирах, побросавших ружья и ранцы. Нагнувшись к развевающимся гривам, проносились они мимо торчащих стволами кверху, брошенных пушек, мимо опрокинутых и поломанных повозок, мимо мертвых валяющихся лошадей, мимо заброшенных хлопковых плантаций, на которых давно никто не работал. Высокие темно-зеленые деревянистые стебли были помяты ногами и колесами, от уцелевших падали на землю серые полосатые тени. Из лопнувших коробочек вылезал пушистый сырец, ветер срывал и нес по воздуху легкий пух. Белые хлопья комочками ваты катились по дороге, приставали к одежде, к волосам.
Такой комок забился и в окровавленную бороду лежавшего на краю дороги, умирающего солдата, мимо которого, обдав густой пылью, с конским топотом пронеслась офицерская кавалькада.
— Бежите, будьте вы навеки прокляты! — прохрипел солдат, из последних сил приподнявшись на локте, и опять уронил на землю голову.