Но она не замечала ни ослизлой, бугристой мостовой, ни тех, кто провожал ее на кладбище, ни тех, кто смотрел с тротуаров холодными, равнодушно-любопытными, чужими глазами, а затем бежал по своим делам. Она видела только зеленый трясущийся венок и то, что под ним. Вот и все, Жан. Вот и все. Кончились твои скитания. Скоро и моя очередь. Встретимся там, милый...
Только подумать: все тридцать пять послевоенных лет — непрерывные скитания по стране. Кем только ты не был, Жан, за что только не брался! Инженер-стронтель, архитектор, землемер-топограф, военный историк, странствующий музыкант... Почему, беспокойная, взыскующая правды душа, не уживался ты с людьми? Почему не оседал на одном месте? Почему не пускал корни и не рос, как другие, выше и выше?.. «Ты неисправим, Жан! — сказала я как-то. — Непременно нужно тебе портить отношения с людьми, от которых зависишь». Верно, всегда портил отношения. Но разве мог ты молчать, когда на глазах у тебя совершались мерзости? И угодничать начальству тоже не был обучен...
Взялся было за перо, начал статьи писать в военных журналах. Ничего, первое время печатали. Две книги написал: одна — «Military rambles», а другая — «The campaign and battle of Chattanga»[38]. Однако как-то нескладно с ними получилось. Кого интересовал, кому нужен был честный, правдивый рассказ о том, что происходило в действительности? О шатаниях, вялости и нерешительности правительства, о бездарности, трусости, а то и прямом предательстве генералитета, об измене, разъедавшей армию, точно проказа? О том, как наживались на крови, на страданиях мошенники и спекуляторы всех мастей? А военные заслуги — кто их теперь ценил?..
Другим ветром потянуло в стране после смерти Авраама Линкольна. Те, кто его убрал, ныне верховодят в государстве. Не ко двору ты пришелся, Жан. Правда, господь бог наделил тебя неудобным в общежитии характером, но не в этом было дело...
Вот так и получилось, что на старости лет средством пропитания осталась только скрипка, которой еще в Петербурге, бог весть когда, в свободные часы баловался. Сперва из штата в штат совершал артистические вояжи. По городам выступал, давал платные концерты (известный музыкант!). А когда немощи одолели и руки стали трястись, пришлось перейти на низкопробные салуны, публика тут невзыскательная... Скитания, мытарства...
Спасибо полковнику Найту, с которым случайно повстречались на улице. Не прошел мимо старого боевого товарища, узнал. Выхлопотал пенсию в военном министерстве. Скромный пенсион, а все подспорье на черный день. А ведь многие из тех, с кем ты сражался бок о бок, после при встрече на улице нос воротили — не узнавали... Вот он, верный Найт, рядом идет, поддерживает под руку. Похороны с воинскими почестями выхлопотал. Воинские почести, боже мой!..
Скрыв под черной вуалью исплаканные глаза, горько сжав губы, брела она по грязной и скользкой мостовой за телом мужа, которого шаг за шагом, медленно, но неуклонно, с бесстрастной настойчивостью, навсегда увозили от нее. А кругом в многоногом шуме шагов, в дробном стуке копыт и колес, в звонких воплях газетчиков, в говоре и смехе шла чужая суетливая жизнь, бесконечно равнодушная и к ней самой и к тому, кого она в последний раз провожала.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Очень мало мы знаем об Иване Васильевиче Турчанинове. Статья М. С. Роговина «Русский полковник во главе американской бригады» (газета «Красная звезда» от 12 ноября 1959 года), статья К. Калмановича «Генерал армии свободы» (альманах «Прометей», 1967, № 3), письмо Турчанинова Герцену («Литературное наследство», № 62) да несколько случайных заметок в американских газетах и журналах — вот, пожалуй, и все, чем может располагать литератор, взявший на себя нелегкую задачу познакомить широкого читателя с интересной, сложной и трагической судьбой русского гвардейского полковника, сделавшегося генералом североамериканской армии, в рядах которой дрался он за освобождение негров. Не сохранилось и архивных данных, связанных с его биографией.
Скудость фактического материала порой вынуждала автора прибегать к методу художественного домысла: изображать события, которые хоть и не имеют документального подтверждения, но вполне могли быть и которые — учитывая характер героя, взгляды, условия и обычаи того времени, социальную среду, — по всей вероятности и совершались в действительности.
Знавал ли Турчанинова молодой Лев Толстой? Автор полагает, что знавал, хотя опять-таки нет документального подтверждения этому. Но подобное знакомство вполне вероятно. И Турчанинов и Толстой находились в Севастополе примерно в одно время и оба служили на 4‑м бастионе. Оба они артиллеристы. Оба соприкасались с литературой — один как уже обративший на себя внимание писатель, другой как поклонник художественного слова, сам грешивший пером. Задумав в это время издавать солдатский журнал, Толстой подыскивал сотрудников и потому должен был обратить внимание на Турчанинова, единомышленника и человека пишущего. Ведь не о всех же своих знакомых, особенно в молодые лета, упоминает Лев Николаевич в дневниках и письмах.
Более повезло в смысле достоверности американскому периоду жизни Турчанинова. Продвижение его по военно-служебной линии, воинские части, которыми пришлось ему командовать, активное участие в сражениях при Хантсвилле, Афинах, Чикамауге, у Миссионерского хребта, конфликт с Бюэллом, инсценированный судебный процесс, вмешательство президента Линкольна, реабилитация и повышение в звании, наконец, тяжелая нищая старость — все это уже не относится к области авторского домысла, а подтверждается документальными данными.
Еще меньше мы знаем о жене нашего героя, верной подруге, рука об руку с ним прошедшей весь тяжелый жизненный его путь. Единственное документальное свидетельство о ней (если не считать указаний американской печати на ее работу в походных лазаретах) — это случайно найденное письмо к Герцену, без начала и без конца, где она подробно пишет о том, как училась на медицинских курсах. Перед нами встает обаятельный образ умной, энергичной, передовой женщины, наблюдательной и широко мыслящей, умеющей сделать глубокий и правильный анализ окружающей американской действительности.
Работая над романом, автор прежде всего старался быть верным исторической правде. Основой для изображения николаевской России послужили мемуары современников, в частности воспоминания В. С. Ходнева и Е. И. Зариной-Новиковой, нигде еще не опубликованные и хранящиеся в рукописном виде[39]. Отсюда взяты такие историко-бытовые эпизоды, как марш кадет по пояс в воде; история назначения Кильдей-Девлетова командиром полка; помещик «на осляти»; самодур и садист старый князь; эпизод с выбитым глазом Якуньки; губернатор, берущий взятки в конверте под номером; вывоз крепостной девушки «на позор» и др.
Художественно-исторический показ Соединенных Штатов времен гражданской войны основан, главным образом, на свидетельстве американского писателя-историка Карла Сэндберга. Он нисколько не скрывает всеобщей коррупции и вакханалии бешеной наживы на военных поставках, характерных для той поры. Именно гражданская война 60‑х годов создала нынешние династии миллиардеров Морганов, Рокфеллеров и прочих некоронованных королей Америки, разбогатевших на поставках для воюющих армий негодных ружей, тухлых консервов, башмаков и шинелей, которые расползались после первого дождя.
В основу описания сражений (при Чикамауге и др.) положен труд американского военного историка Гарри Гансена «Тhe civil war» («Гражданская война»). Использована также статья Дж. Трайкла «Русский офицер в армии Линкольна» (журнал «Америка» за ноябрь 1968 года, № 145).
Глубокую свою благодарность автор приносит М. С. Роговину, доктору исторических наук Р. Ф. Иванову, В. Д. Поликарпову, И. В. Бестужеву, В. А. Война и В. Е. Качанову, книгами и статьями которых он пользовался как фактическим материалом во время работы над «Судьбой генерала Джона Турчина».
1965—1968
Москва
39
Государственная библиотека им. В. И. Ленина. Отдел рукописей. Москва, Ленинград, Дом Пушкина.